Доверие [первый вариант]

Вся моя сознательная жизнь связана с Ленинским комсомолом и нашей великой ленинской партией, которые взрастили и воспитали меня таким, каким я есть.

Из выступления товарища Кириленко А. П., октябрь 1976 года.

Я же ничего не понимал. Ничего не знал об этом мире! А теперь узнал? Понял?

Я понял... понял, что все зависит от меня. Меня обманывали, обманывали, обманывали - теперь я имею возможность обмануть. И имею необходимость обмануть. Имею право обмануть.

Имею возможность вмешаться, имею необходимость вмешаться - значит, имею право вмешаться.

Песий бред - от меня, от Бомки, зависит судьба пятидесяти миллиардов! Да неужели ради того, чтобы выручить эти нескончаемые миллиарды от беды, от такой беды, от такого обмана и насилия, я не пойду на что угодно?

Нет, не так. Пятьдесят миллиардов - это пустой звук. Пятьдесят, тридцать, десять... сто пятьдесят... Чего я хочу? Я не человечество хочу спасти, с этим справится и Ринальдо. Я хочу спасти каждого человека. Единственного. Неповторимого, незаменимого. Хочу, чтобы не было катастрофы. Чтобы все встало на свои места. Вернуться к Бекки хочу. Хочу, чтоб совесть моя была чиста. Чтобы не совершалось каждодневное, немыслимое преступление, эта гнусь, мерзость. Мерзости я не хочу, подлости! Мне противно от всего этого! Меня не интересуют проценты спасенных. Я не хочу, чтобы совершалась жестокость. Никакая. Ни большая, ни маленькая.

Но если большую жестокость можно победить, лишь пойдя на жестокость, пусть на мизерную по сравнению с той? Да я и глазом не должен моргнуть! Ишь, чистоплюй, сдрейфил... Не должен. И ты у меня не моргнешь, понял? Не моргну. Знаю. Чувствую в себе силы, потому что люблю людей. Ринальдо не любит, ему принципы важны, символы. Человечество... Человечество - это люди. Я люблю людей, и ненавижу гнусность, и выбираю поэтому борьбу, а борьба по природе своей, по определению - жестока. И чем сильнее любовь - тем страшнее борьба.

Стоп, стоп... Не так ли начинают все тираны? Не так ли Ринальдо начинал?.. Но ведь преступление, и я, я, я один, здесь, имею возможность ему помешать! Больше ни одна живая душа!

Если вы хотите цели, то... как там сказано... то тем самым хотите и средств, которыми эта цель достигается. И ведь это действительно так! Цель оправдывает средства - да. Средства способны опорочить и погубить цель - тоже да. Тысячу раз да, история знает примеры... Но если достигнуть светлой цели нельзя иначе, как прибегая к темным средствам? Нет способа! Если выбор стоит так: или бездействовать, боясь загадить цель средствами, и жить в мерзости и подлости, равной которой не было со дня сотворения мира; или рискнуть целью во имя цели же? Что лучше: прозябание в тоске бездействия, в испуге - или попытка, которая может окончиться неудачей? Неужели выбор не очевиден? Неужели всякий, кто истинно любит и истинно ненавидит, не выберет попытку - без колебаний, без страха, без угрызений совести? Я хочу цели. Моя цель светла. Я добьюсь ее. Я вернусь к Бекки, к друзьям, к работе, все вернется, и это забудется, как кошмар... Мой выбор - не выбор. Здесь нечего выбирать, здесь все ясно с самого начала. Путь один. Другой путь - для безвольных подлецов, которым ничего не жаль, которые ничего и никого не любят, кроме собственного покоя и отсутствия хлопот, отсутствия ответственности! Я не нытик, который более всего боится, как бы не исчез повод ныть. Я не безвольный трепач. Я не подлец. Я иду.

- О чем ты задумался? - тихонько спросила Мэриэн. Он очнулся.

- Да ни о чем... Впадаю в нирвану. Просто хорошо, правда ведь? Она чуть улыбнулась.

- Мне сто лет не было так хорошо...

Чувствует она или нет? Догадывается или нет? Он плотнее обнял ее, осторожно поцеловал терпко, горьковато пахнущую шею, потом ясный подбородок, потом впился губами в горло, ощущая биение там, под тонкой бархатистой кожей. Краем глаза он видел - та таинственно улыбается в сумрак, то ли иронично, то ли упоенно...

- А кто лучше просчитывает твою статистику - я или та? - спросила вдруг Мэриэн. Он отшатнулся, но ее твердые руки, валявшиеся у него на затылке, вдруг напряглись, потянули его голову обратно, и он подчинился, безвольно упав губами на ее подставленные полураскрытые губы. Неужели догадывается? Ее кожа была горячей, но сама женщина лежала вяло, единственно только не выпуская его. Тело протестовало, мышцы просились в бой, хотелось скрутить ее в бараний рог, измочалить, чтобы кончился этот непонятный и унизительный покой, чтобы сломалось ровное дыхание... Он протянул руку и сквозь почти не ощутимую ткань темптера скомкал пятерней ее крупную тугую грудь. Хоть бы вскрикнула, что ли, неужели не больно?.. Ее сердце ритмично, равнодушно клацало совсем близко от его пальцев.

- Пожалуй, уже поздно, - проговорила Мэриэн, и он сразу отдернулся. – Я пойду...