Доверие [первый вариант]

- Этот милый старичонка, этот вежливенький... мой первый муж, - произнесла она глухо.

Глаза Чари стали на пол-лица.

- И... Правда? И я - вот его вот дочь, да?

- Нет! - крикнула Айрис исступленно, вскочив и сделав непонятный жест руками. -

Никогда!!

- А что же... Всё равно не понимаю... Его дочь, скажи!..

- Нет, Чари, нет, - мягко сказал Ринальдо. - Мы были с твоей мамой очень недолго. Подо мной взорвался тренажер, и я стал очень смешной. А твоя мама - трагическая натура, она не любит смешного.

Она стала чужой ему задолго до тренажера. Этого Ринальдо не знал. Компания студентов разлеталась с одного из арабских пляжей Средиземноморья. Ринальдо, как всегда, был занят, и Айрис была там одна, и с Чаном, которого она давно знала как близкого друга мужа, было по дороге, он предложил подвезти ее. Он вел орни в двух метрах над морем, на предельной скорости, лавируя с непостижимым изяществом и искусством, в полумраке, грозившем стать тьмою. Айрис вскрикивала ежесекундно, и Чанаргван - уже блестящий курсант, уже гордость Школы - то и дело оборачивался к ней, сверкая безукоризненной улыбкой. "Мы убьемся... столкнемся..." - пробормотала она, судорожно цепляясь за его локоть. "Не убьемся", - просто отвечал он, и она поняла, что это правда. "Мы убьем кого-нибудь"... - беспомощно шептала она, и уже ждала, что он ответит: "Не убьем", и это тоже будет правда, но он ответил: "Пусть смотрят по сторонам, а не зевают", и всё внезапно встало на свои места, и сделалось четко и упоительно, и кровь звенела победным гонгом, и Ринальдо со своей куцей мудростью, со своими трухлявыми, бессмысленными нормами пропал навсегда. Чан еще помолчал, потом полуобернулся к Айрис: "Я так люблю. Кажется, это сама жизнь летит тебе под крыло, преданно стелется, и отлетает назад, в прошлое, и кричит: возьми меня! - Он помедлил. Золотые эмблемы горячо отсверкивали на воротничке форменной рубашки, отражая свет угасающей зари. - И ты берешь".

Этот вечер всё решал. Но Чанаргван был порядочным человеком, и Айрис тоже. Он взял ее лишь четыре месяца спустя (через две недели после тренажера), когда она пришла к нему сама, и был с нею целых шесть лет.

За окном гомонили птицы.

- Мама... - беспомощно сказала Чари.

- Ну не так это было, не так, - болезненно выкрикнула Айрис. - Почему ты всегда лжешь?

- Чтобы мне верили, - мгновенно ответил Ринальдо. - Я всегда стараюсь говорить и делать лишь то, чего от меня ждут. Ты же знаешь меня. Я перестрелял бы всех людей, которые лучше меня, за то, что я им омерзителен, и перестрелял бы всех, которые хуже меня, за то, что они омерзительны мне. Я все время чувствую себя виноватым за такие желания. Поэтому стараюсь всеми способами делать приятное и тем, и другим.

- Слышала? - крикнула Айрис.

- Ты, например, мне верила, только когда я лгал, стараясь выглядеть подлецом, и не верила, когда я говорил правду, потому что тогда я выглядел порядочным человеком, а для тебя это было совершенно нестерпимо. А я всегда хотел, чтобы мне верили. Хотя бы в главном. Совершенно не переносил недоверия. И, готовясь к какому-то главному - я тогда думал еще, что у нас с тобою будет нечто главное, - я принуждал себя лгать, чтобы ты привыкла, что я не обманываю.

- Слышала? - выдохнула Айрис и села опять. Ринальдо почувствовал, как Чари снова взяла его за руку.

- Пойдемте, - сказала она тихо. - Вы хотите есть, или... Хотите, я вас провожу?

- Хочу, - сказал Ринальдо. Это была правда. Странно, подумал он, я еще не разучился хотеть для себя... не разучился радоваться радости... Как всё глупо, и корабли эти...

- Чари, - мертво произнесла Айрис. - Если ты выйдешь сейчас из дома, можешь больше не возвращаться. Я тебя не впущу.

- Ты думаешь, я так люблю этот дом? - звонко спросила Чари.

Айрис ударила кулаком по дивану и подпрыгнула от мягкой отдачи упругого пластика. Ее волосы метнулись вдоль лица.

- Мразь!! - исступленно крикнула она.

- Пойдемте скорее, - Чари потянула Ринальдо. - Очень противно.

- Чари, - ласково произнес Ринальдо, - зачем вы так...

- С ней только так и можно! Ну идемте же!

У дверей Чари обернулась на плачущую мать и сказала очень ровно:

- Мама. Ты не права. Если человек тебя любит - это еще не основание презирать его. Не основание.

- Ну что ты понимаешь... - выговорила Айрис, давясь плачем.

На крыльце они остановились. Чари глубоко вдохнула прохладный, лучистый, зеленый от пышных листьев воздух.

- А знаете, Ринальдо, у нас ведь птицы ручные, - сообщила Чари. - Вот так руку подставить - и тут же прилетит, и обидится, потому что корма нет. Раньше мне нравилось их с ладони кормить, а теперь разонравилось. Не люблю ничего ручного.

- На мой взгляд, это не совсем так, - улыбнулся Ринальдо. - На мой взгляд, для птиц в этом нет ничего унизительного, - с удовольствием сказал он. Удивительное существо была эта Чари. Ей открыто можно было заявить о своем несогласии, да еще по таким чудесным вопросам, как кормление птиц. Вопросам, не имеющим никакой связи с судьбами цивилизации.