Доверие (СИ)

— Придурок, — зачем-то ещё раз повторяет он нелестное мнение о мозговой деятельности брата и уже открывает рот, чтобы ещё что-нибудь сказать, но телефон в кармане оживает и приходится отвлечься уже на него.

— Переоделся и в кровать, чудо в перьях, — выдыхает Макар, разворачиваясь к брату спиной и выходя из комнаты. Замирает на пороге на мгновение, когда телефон в руках перестаёт звонить и оборачивается: — Увижу ещё раз открытое окно, расскажу всё матери, раз сам не понимаешь и меня не слушаешь.

* * *

— Прости, ма, не успел ответить, — кается Макар, прижимая рукой найденный в аптечке градусник. Балансирует неудобно на табурете, на который умудрился забраться с ногами, но менять позу даже не думает. Как и не собирается рассказывать, почему именно не успел, несмотря на то, что Косте угрожал именно этим.

Уши неожиданно закладывает и Макару приходится сглатывать, чтобы убрать этот неприятный эффект. А потом отчитываться: до дома добрались, учителя поставлены в известность, прогул не поставят.

Прикрыв глаза, Макар опирается лопатками о холодную стену позади, чтобы не свалиться со слишком узкого для выбранной позы стула. Вслушивается в слегка обеспокоенный голос матери. Кивает непроизвольно, когда она уверяет, что не переживает о пропущенных сейчас уроках и здоровье важнее. А потом продолжает отчитываться, словно рапортуя: обед сготовит, таблетки даст. Ждёт, когда же закончится этот лёгкий допрос. И мать не разочаровывает, отвлекается в какой-то момент, а потом сбрасывает, даже не попрощавшись. Как обычно. Видимо просто закончилось свободное время.

— Мама звонила?

Макар вздрагивает. Похоже, он настолько с этим звонком выпал из реальности, что даже не заметил, как подошёл брат.

— Да. Беспокоится.

Костя, в домашних штанах и разношенной футболке с не поддающимся опознанию выцветшим пёстрым принтом, стоит, обняв себя за плечи и подрагивая. Макар опускает взгляд на ноги и выдыхает. Хоть в этот раз брат не пренебрёг тапками.

— Иди, ложись.

— Прости…

Макар вопросительно поднимает брови, не понимая, за что тот просит прощения и как так вообще получается, что во время болезни брат превращается в мягкое, неуверенное существо, которому его шестнадцать и не дашь. Вот и сейчас переминается с ноги на ногу, кусая обветренные губы, прежде чем заканчивает:

— Ну, это… За окно. Мне просто так резко душно стало, что просто… Ну… Надо было.

— Иди уже, трясогузка… Под одеяло. Позову, как сготовлю.

Когда Костя уходит и, судя по звуку, прикрывает за собой дверь, Макар откладывает всё ещё сжимаемый в руке телефон и вынимает градусник. Кивает сам себе, недовольно поджав губы и поднимаясь.

План минимум уже составлен: сготовить, поесть. А перед этим закинуть в себя таблетку. Температура, конечно, меньше чем у брата, но всё же.

* * *

Холодный ветер дует в лицо, заставляя щуриться и передвигаться почти вслепую. Он делает взмах, бросая себя чуть ближе к земле. Вот только от неё исходит не меньший холод. Но здесь хотя бы ветер не так силён.

Он щелкает клювом и снова устремляется вниз. Планирует над самой землёй, оглядывая безжизненное белое полотно, раскинувшееся под лапами и впереди, насколько хватает глаз. Хочется приземлиться, но нет ни одной кочки, ни единого выступа за который можно зацепиться. И совершенно непонятно, что здесь может защищать от ветра.

Новый взмах крыльями и пейзаж резко меняется, выбрасывая его из жуткого, пробирающего до самых костей, холода в зловонную духоту.

Выросшие словно из-под земли деревья обступают со всех сторон, нависают, мешая двигаться вперёд с прежней скоростью. Склизкие даже на вид лианы верёвками свисают с веток. Он снова планирует вниз, ближе к земле, да так что не успевает вовремя остановиться. Зачерпывает лапой скользкую жижу, что настойчиво липнет к коже и, кажется, тянет за собой обратно в топь.