Доверься мне

— Черт! — срывая шлем, я направляюсь к раковине, где включаю воду и жду пока она станет ледяной, чтобы обрызгать ею потное лицо. Моя кожа словно горит, и от напряжения у меня на спине и груди будто завязываются узлы.

— Беккет!

Я опускаю голову, когда слышу свое имя и человека, который его выкрикнул. Я сжимаю раковину так крепко, что белеют костяшки на пальцах, хотя я знал, что меня это ждет.

— Сюда. Сейчас же!

Я плетусь за тренером через раздевалку, мимо настороженных взглядов моих товарищей по команде, пока мы не заходим с ним за угол, создавая ложное ощущение уединения. Они не видят нас, но я опыту знаю, что они услышат каждое слово этой словесной взбучки.

— Что, черт возьми, на тебя нашло? — гневно смотрит на меня тренер, с красным раздраженным лицом. — Нам осталось двадцать минут до конца игры, а ты снова провел пять из них на чертовой штрафной скамейке!

Я знаю, что лучше не вешать голову от стыда, с тренером это не прокатит. Признать свои ошибки и не повторять их — вот что мне нужно сделать.

— Этого больше не повторится, сэр.

— Скажи это своей гребаной команде. Ты их лидер, а ты их подводишь. Мы пропустили гол из-за того дерьма, что ты там устроил!

Его гнев оправдан. Сегодня я витал в облаках. Сегодня я был рассеян, даже больше, чем всю неделю. Увидеть Оливию по видеосвязи два дня назад, как она долго не могла оторвать свой взгляд от меня — это выбило меня из колеи сильнее, чем мне бы хотелось признать.

Я приложил достаточно усилий, чтобы отвергнуть каждую женщину на афтерпати после игр. Я так старался, был так хорош, в надежде, что она смотрит, что она увидит, как я меняюсь, и ее страх исчезнет. Это не работает, и тот факт, что она так сильно меня отвлекает, несмотря на расстояние, окончательно мутит и запутывает все мысли в моей голове.

Одна ночь. Одна чертова ночь с этой девушкой, и я, блин, разбит. Почему, черт возьми, я не могу избавиться от этого?

Я не знаю, что тренер видит на моем лице, но, вероятно, там поражение, потому что его взгляд смягчается.

С тяжелым вздохом он проводит рукой по лицу.

— Послушай, Картер, я вижу, что с тобой что-то происходит. Это не ты. Обычно ты более уравновешенный на льду, чем сейчас. Ты никогда не подводишь команду, но в последнее время… в последнее время твоя голова не на месте, — он похлопывает меня по плечу, будто это может меня утешить. Не утешает. — Ты должен взбодриться.

Я, блять, пытаюсь.

— Не знаю, что ты там поменял, свой распорядок дня или что-то еще, но что бы это ни было, вернись к тому, что делал раньше. Это работало на тебя. Найди Картера Беккета, которого мы все знаем и любим.

Но что, если я не люблю эту версию себя? Что если я больше не хочу быть тем Картером Беккетом?

Но все хотят именно этого, поэтому я это им и даю.

Я возвращаюсь на лед во втором и третьем периоде, и беру себя в руки. Мне удается не попасть в штрафной бокс, забить гол и отдать голевую передачу, что приводит нашу команду к очередной победе. После игры тренер счастлив, чего не скажешь обо мне, но это не важно.

— Картер! Мы можем взять у тебя интервью?

Я собираюсь проигнорировать толпы репортеров, ожидающих нас в коридоре, на нашем пути в раздевалку после окончания игры, но тренер обхватывает мой локоть, и останавливает меня.

— Он с удовольствием поболтает. Не так ли, Беккет?

Сдержать недовольный стон становится почти невозможно, так как мне в лицо тычут диктофоны и камеры, лишая меня возможности уединиться.

— В первом периоде у тебя были трудности, Картер, — говорит один из репортеров. — Похоже, тебе пришлось нелегко.

Проведя рукой по своим мокрым от пота волосам, я вздыхаю.

— Да, в последнее время я чувствую себя не в своей тарелке. Я немного не в себе, — ложь легко слетает с моего языка. — Но я пытаюсь взять себя в руки, — добавляю я с вымученной улыбкой.

— Ты собрался во втором и третьем. Что изменилось?

— Эм, я…

— Это Оливия?

Моя рука замирает на линии челюсти при упоминании ее имени.

— Простите?

— Оливия. Та девушка несколько недель назад. Вы посвятили ей свой гол и в тот же вечер вас видели танцующими вместе. Похоже, она была с вами на сборе средств для проекта «Семья», но с тех пор ее никто не видел.

Моя челюсть сжимается.

— В чем вопрос?

— Вы расстались? Вы встречались? Или она была просто очередной…

— Я не буду говорить об Оливии.

— Назовите ее фамилию? Кто она для вас? Чем она занимается?

— Невероятно, черт возьми, — я зажмуриваю глаза, мрачно смеюсь. Сделав шаг вперед, я возвышаюсь над репортером, у которого хватает наглости продолжать давить на меня. Мне не нравится, когда на меня давят, и то, как он отступает на полшага назад, сигнализирует, что он наконец-то понял. — Личная жизнь Оливии — не ваше собачье дело. Упомяните ее имя, и я гарантирую, вы узнаете, что кусаюсь я также сильно, как лаю.

Толпа расступается, когда я направляюсь в раздевалку.

— Интервью окончено.

Но на этом моя война не заканчивается. На деле же, с каждым мгновением мое разочарование, мой гнев, мое гребаное замешательство усиливаются. Я ненавижу это, и я не знаю, как это изменить.