Доверьтесь мне. Я – доктор

– Кажется, я вот-вот умру, – простонала она, вваливаясь в дверь.

У нее высокая температура и ломит кости. Мы бросились листать свои медицинские справочники.

– Думаю, у тебя грипп, – торжествующе объявила Флора.

– Дайте этой девушке Нобелевскую премию, – проворчала Руби, торопясь добраться до кровати.

Весь вечер мы поили ее «Лемсипом». Пациентка из Руби оказалась никудышная.

– Мне ужасно плохо, – беспрестанно взывала она из своей спальни.

– Да-да, мы тебя понимаем, – кричали мы в ответ.

– Боже, надеюсь, она скоро поправится. Вряд ли я смогу это долго терпеть, – прошептала Флора мне на ухо.

– Знаю, – ответил я, – мне тоже хватает больных и на работе.

– «Лемсипу»! – взмолилась Руби.

– Чем тебе не дежурство? – пробормотала Флора.

Среда, 31 декабря

Сижу на постели Руби и слушаю, как она кашляет.

– У меня такое ощущение, будто мне теркой провели по лицу, – говорит она хрипло, а потом добавляет:

– Ненавижу болеть.

С ее постели видно, как взлетают в небо фейерверки за окном.

– Поверить не могу, что мне завтра на работу, – бормочет она через какое-то время.

– Позвони и скажи, что больна. Руби, ты же и правда болеешь, – уговариваю ее я.

– Да уж, в таком состоянии работа меня убьет.

Оба мы знаем, что с медицинской точки зрения это маловероятно, но я все равно сочувственно киваю. Очень славно предаваться фантазиям о том, как ты звонишь на работу и сообщаешь о болезни, но в реальности так никогда не бывает. Существует неписаное правило – врачи в стационарах не берут больничных. Интерна, который так поступит, сочтут предателем, потому что вместо него будут отдуваться резидент и ординатор. Если ты не на пороге смерти, то должен явиться на работу. Собственно, даже пребывание на этом самом пороге вряд ли покажется мистеру Баттеруорту веской причиной для прогула. Сам он гордится тем, что за 25 лет ни разу не брал больничный.

– Ну да, он настолько противный, что отпугивает даже микробов, – фыркает Руби.

Хорошо, что никакому гриппу не сломить ее дух.

Январь

Четверг, 1 января

Проснувшись, обнаруживаю, что Руби утром все-таки заставила себя пойти на работу. «Было столько дел, я и забыла, что болею», – сообщила она мне позже.

Весь день смотрю черно-белые фильмы и размышляю. Не знаю, сколько еще смогу это выносить. Я не имею в виду черно-белые фильмы – их я могу смотреть бесконечно, – я о работе. Весь мой выходной омрачен перспективой завтра снова тащиться туда. На работе время так и летит: часы сливаются в дни, дни – в недели. Но стоит мне притормозить, и возникает мысль: неужели ради этого я учился? Теперь, попробовав, я все еще хочу быть врачом? Месяцы будут и дальше сливаться в года, и, сам не заметив, я стану консультантом, как мистер Баттеруорт (точнее, надеюсь, не как он). Я вполне могу однажды проснуться и осознать, что отдал этой профессии лучшие годы жизни, но при этом не понимать, что получил взамен. Даже не знаю, готов ли пожертвовать столь многим.

Смотрю очередной черно-белый фильм с немудреной фабулой, задуманной специально для поднятия настроения людям, пережившим войну. Мир там тоже черно-белый: есть хорошие вещи, есть плохие, и ничего посередине. Обязательный хэппи-энд. У персонажей все хорошо, они преисполнены твердого, неискоренимого оптимизма. Никаких карьерных кризисов. Хотелось бы мне, чтобы жизнь действительно была такой, хоть иногда.

Пятница, 2 января

– Остался один месяц! Ровно 31 день, и мы отсюда уйдем. Еще совсем чуть-чуть! – воскликнула Руби, входя в двери переговорной на утреннюю летучку хирургического отделения. Она не знала, что остальные участники уже собрались и сидят за столом. Все с неодобрением уставились на нее.

– И кто считает? – поинтересовался мистер Грант.

– Мы, – хором, не скрывая радости, отозвались мы с ней.

Суббота, 3 января

Сегодня у нас с Руби случился разговор по душам. Не о ее отношениях с Любимчиком Домохозяек, которые мы в своих беседах старательно избегаем. О нашей работе. Я не имею в виду обычное обсуждение пациентов или дискуссию о том, как правильно дренировать плевральную полость. Мы решали, хотим заниматься этим дальше или нет. Я сказал, что не уверен, что хочу посвятить медицине свою жизнь.