Наша литература в основном угрюма, дидактична и для чтения неинтересна. Неинтересно читать формалистическую прозу Пушкина и Толстого, бездуховных скучноносых Чехова или Тургенева — все учат, как тучи, нависая надо мною своими бородами, бакенбардами и пенсне. Это эпическое отступление я перечеркиваю и читаю Довлатова.
Мне не нужен Курт Воннегут, что повсюду хвалит С. Д., называя его вундеркиндом. Я слишком хорошо знал это буйное и длинное существо, как мне казалось. Так всегда кажется, когда смотришь в лоб, а не сбоку.
(
Виктор Кривулин, поэт:
Все лучшее в новейшей русской прозе — от Венедикта Ерофеева и Юза Алешковского до В. Сорокина и В. Пелевина — построено на осмеянии, на абсурде, на анекдоте, иными словами — на распылении целого. Но Довлатову повезло больше, чем другим, возможно и не менее одаренным беллетристам его поколения. Он не ограничился ювелирной разрушительной стилистически-языковой работой, — он создал собственный жанр, в пределах которого анекдот, забавный случай, нелепость в конце концов прочитываются как лирический текст и остаются в памяти как стихотворение — дословно. Перед нами не что иное, как жанр возвышающего, романтического анекдота. Жанр парадоксальный, не могущий существовать — но существующий. Этот жанр не укоренен в классической русской литературе, ему неуютно в границах политической сатиры или психологического реализма. В то же время он далек и от соцарта, с его навязчивой идеей постмодерной деидеологизации, с его презрением к читателю. Жанр, созданный Довлатовым, без читателя, и читателя сочувствующего, немыслим.
(
Валерий Попов, писатель:
Несколько чопорный, изысканный стиль говорения всегда выделял его из окружающего хлама. Издалека вижу его фигуру, возвышающуюся над всеми на Невском, иду туда. Но вблизи с некоторой досадой замечаю, что он движется среди слегка опухшей свиты, соединенной легким ароматом давней гульбы. Я понимаю — это работа, эти люди будут в его рассказах очаровательны — смехотворно-абсурдны, нелепо-остроумны. Здесь — его кабинет, в котором дышит литература, в отличие от чопорных кабинетов «нормальных писателей», где не дышит давно ничего. Но — тяжеловато. Я исчезаю.
(
Игорь Ефимов, писатель, издатель:
Пошлость и рутина, которую удавалось прикосновением иронии превратить в искусство, ненадолго веселила. Но из пошлости и рутины соткана жизнь человеческая. Если ты не умеешь уживаться с ними, ты обречен на непрерывное страдание. Здесь, мне кажется, и таится источник постоянной довлатовской горечи. Горечь эта была тем более искренней, что он и к себе был беспощаден. И лирический герой его опубликованных повестей и рассказов, и он сам — герой его устных историй — всегда были объектом постоянных насмешек, порой весьма жестоких. Так же беспощадно требователен он был и к своему литературному стилю.
(
Лев Лосев, поэт:
Сюжеты его просты, «как в жизни». Он говорил: «Я особенно горжусь, когда меня спрашивают: „А это правда было?“ или когда мои знакомые и родственники добавляют свои пояснения к моим рассказам, уточняют факты по своим воспоминаниям — это значит, что они принимают мои измышления за реальность».
(
Главная сила молодой литературы — легкая кавалерия — поэты и рассказчики. Лидеры нового поколения — прозаики Василий Аксенов, Анатолий Гладилин, поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина.
В Ленинграде у молодых литераторов возможностей меньше, хотя именно в это время выходят первые рассказы Андрея Битова, Виктора Голявкина, Виктора Конецкого. Но руководство Ленинградского отделения Союза писателей по-прежнему состояло из людей исключительно осторожных и связанных круговой порукой. В двух толстых ленинградских литературных журналах, «Неве» и «Звезде», предпочитали печатать что-нибудь о передовых докерах, фронтовых подвигах и сельских буднях.
Однако нельзя сказать, что Довлатову не повезло: вернувшись из армии, он оказался в самом центре литературной жизни тех лет. Молодые гении тогдашнего Ленинграда — блестящее поколение. Поэты Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Анатолий Найман, Глеб Горбовский, Виктор Соснора, Александр Кушнер, прозаики Андрей Битов, Борис Вахтин, Рид Грачев, Валерий Попов… Однако Довлатов младший в компании, и среди этих официально или негласно признанных литераторов ему неуютно. Когда ему предложили вступить в неофициальную, но влиятельную группу прозаиков «Горожане», для молодого Довлатова это был триумф: коллеги, товарищи по поколению, его признают.