Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

Сыскной тиун Степан Иваныч подготовил все, как надо. В условленный час, ближе к ночи, люди его собрались на Застенье, у самой окраины, укрывшись в тени яблонь и лип.

– Там двое стражей, – завидев подошедшего тиуна, негромко доложил Кирилл Осетров. – У самого амбара прохаживаются – стерегут хозяйское добро.

Степан Иваныч вскинул глаза:

– Так, может, и в самом деле – там добро, а не люди?

– Нет, – покачал головой Кирилл. – Кому же тогда еду носят? На рынке берут пироги… ну, к концу дня уже, подешевке… И носят!

– Ладно. Пожалуй, пора…

Солнце село уже, небо на западе пылало пожаром, в пыльном синеющем небе робко повисла белесая луна и первые звезды. Тихо было кругом – отзвонили, оттрезвонили колокола, пастухи пригнали стадо. Лишь неподалеку, в кустах запел-засвистел соловей, а за чьим-то забором забрехал, громыхая цепью, пес. Лай подхватили и другие собаки – понеслось по всему Застенью…

И правда было пора…

Часовых сняли сразу – бесшумно и быстро. Просто накинули сзади удавки, придушили слегка, чтоб не насмерть, и тут же бросились к амбару, сбили замок, отодвинули тяжелый засовец…

Клацнув огнивом, Кирилл Осетров лично зажег факел…

Ну, точно – люди! Отроки и отроковицы… Смотрят испуганно, в рванине все, многие – избиты…

– Берите нынче меня! – вышла из темноты статная девушка с налитой грудью. Бледное осунувшееся лицо, по плечам – спутанные светло-русые волосы… Красавица! Однако измождена, и видно, что избита…

– Меня берите! – девчонка рванула рубаху, без стеснения обнажив грудь. – Вон я какая! Вам хорошо будет, сладко… Не то что с малыми… Их не трогайте, нет… И бить никого не надобно! Все, как скажете сделаю… даже лучше…

– Цыц, дева! – властно охладил ее тиун. – Реготовские кто есть?

Узники переглянулись.

– Да мы все тут реготовские… Почти, – девчонка запахнула грудь. – Будто не ведаете? Ну? Так ведите уж!

– А их тут не связывали, – Осетров поднял повыше факел. – И что, бежать не пытались?

– Пытались… – негромко отозвались из толпы. – Зденька вон, пыталась… Поймали – избили. Едва жива…

– Ничего, – вдруг улыбнулся старшой. – Вылечим… Ну, пошли, чего встали-то? А ты… как тебя?

– Граня…

– Ты больше, Граня, не заголяйся. Не надо… Кирилл, выводи всех… Как там, снаружи?

– Спокойно все. Чужих нет… Так, девы, выходим… Только – тсс! Тихо всем…

– Куда нас? – угрюмо спросила Граня. – В Сарай или в Кафу?

– В Реготово! – обернувшись, успокоил Кирилл. – А то без вас там сенокосы стоят, что не дело! Кто Господину Пскову будет подати платить? Выходим, выходим…

– В Реготово, говоришь? – подскочила к Осетрову худенькая девчонка с изможденным лицом. – Что же, выходит, домой?

– Домой, домой, экие вы непонятливые! – уже на улице обернулся, повысив голос, старшой. – Язм есьм Степан Иваныч, княжий сыскной тиун, а это все – мои вои! Те шпыни, что вас украли, будут схвачены и наказаны. Вы же – вернетесь домой. Все!

– Так вы не… Родненькие…

Слезы хлынули из девичьих глаз. Сразу две – Гранька и Зденька – бросились Кириллу на шею – целовали, плакали…

– Родненькие… Неужто – домой?

– Ну-ну, не ревите, – Осетров успокаивающе гладил девчонок по плечам. – Не ревите, говорю!

Успокаивал. Однако от поцелуев не уворачивался, хоть дома и жена…

С докладом явились тут же – как и приказывал князь, именно для того тут и поставленный: покой псковских жителей оборонять, жизнь их и все нажитое!

– Ну? – выйдя в горницу, Довмонт запахнул плащ – красивый, темно-голубой, златом расшитый.

– Вот, княже, девы! – поклонившись, указал тиун. – Как ты приказывал – все здесь до одной.

– Реготовские?

– Реготовские.

Князь улыбнулся:

– Ну, будьте здравы!

– Князюшко… Неужто и вправду тако?

С ревом повалившись на пол, девчонки исподволь разглядывали князя… Да щурили глаза – словно сиянье волшебное от того исходило. Весь из себя представительный, красивый, важный. Взгляд добрый, но глаза – жесткие, серо-стальные. Длинные светлые волосы до плеч, холеные усики, небольшая бородка, родинка на левой щеке – красавец! Под плащом – длинная верхняя рубаха немецкого сукна, да нарядный наборный пояс. Довмонт! Тимофей! Князь Псковский, чья слава гремела давно от Немецкого моря, Ливонии и Литвы до Новгорода и куда дальше!

– А ну, встаньте, девы! Да перестаньте наконец реветь. Я понимаю, что от радости… Гинтарс! Дев накормить да в баню… Потом – за стол. Назавтра каждой дать серебрях на дорогу и сопроводить домой, в Реготово. Хотите домой, девчонки?

– Княже…

– Говорю ж, не ревите уже! И не благодарите, не надо. Вас спасать – служба моя такая…

Спасенные не верили своему счастью. Да и вообще, похоже, плохо понимали, что сейчас происходит. Сам князь снизошел до них, никому не надобных смердов! Как такое быть-то может, как? Разве ж только во сне… Он – князь, а они – крестьяне, смерды!

Игорь-Довмонт хорошо понимал те чувства, что охватили сейчас спасенных девушек и парней. Понимал, а потому, чуть повысил голос:

– Помните и знайте, вы – не кто-нибудь, а народ псковский! Я же – псковский князь, я – для вас, вы же – для Господина Пскова! Так есть. Так всем и говорите. Ясно?

– Ясно, княже!

– Ступайте тогда… Утром, коли смогу, попрощаюсь.