Довмонтов меч

— Вышли путь показать да оберечь от глупостей, — добавил старший, к которому поначалу обратился Довмонт, — только глупость и случилась... Заночевали в моей деревне. Так, спящих, нас и брали... И тебя вот не встретили...

— Зато я вас встречаю. — Довмонт невольно улыбнулся, потом повернулся к рыцарю со шрамом: — Вернуть боярам всё у них отнятое!

Старый рыцарь шагнул к своим, смущённо переговорил с ними негромко. Те стали указывать тюки на деревенской повозке, куда запихнули воинское снаряжение псковичей.

Заполучив свои платья, кольчуги, псковские бояре поспешно оделись в сторонке и скоро предстали перед князем совсем в другом виде.

— Что, посланники, говорите, ждут меня во Пскове?

— Ждут, князь, принимает тебя Псковская земля со всем твоим родом.

— А сродника моего почему с вами нет? Димитрий где? — спросил обеспокоенно воевода.

Через этого-то двоюродного племянника дядьки Луки, который приходился одновременно таким же двоюродным племянником и нынешнему степенному посаднику Гавриле Лубиничу, и велись все тайные переговоры.

— Или он не с вами?

— О сроднике своём, Лука Нежданович, спроси этих. — И пожилой боярин указал на рыцаря. — И твоего сродника и моего... Оба вчера стояли в дозоре...

Услышав объяснения псковичей, пожилой рыцарь виновато опустил голову.

Воевода хмуро посмотрел на него, горестно крякнул и удручённо махнул рукой.

Молодые воины подвели ещё двоих недавних пленников. За спинами у них были странные коробы с яркими узорами из нездешних цветов. Один, с длинным лицом умной собаки, был лыс, седобород, желтокож, он встал перед князем, ссутулив тощую спину, другой, помоложе, светловолосый, был широк в плечах, он нахально улыбался. Настоящая разбойничья рожа.

— Ты не лыбься, ты князю кланяйся, он — спаситель ваш, — хмуро проговорил воевода. — Что за люди? С вами шли?

— Из города с нами вышли, понадеялись на нашу охрану, — ответил посадников сын Лубок.

Светловолосый в это время сказал несколько коротких фраз на непонятном языке седобородому, и тот немедленно склонился почти до земли, прижав правую руку к сердцу.

Сам же светловолосый продолжал стоять прямо.

— Не сочти за обиду, князь, не могу я кланяться, спина у меня ломана, а коли надо — могу на колени перед тобой пасть. И не насмехаюсь я над людьми, а рот у меня дран.

— Кто такие? — спросил Довмонт.

— Сказались лекарями, — ответил за них посадников сын.

— Врачеватели мы и есть, князь. — Светловолосый продолжал улыбаться, но теперь уже и Довмонт и воевода разглядели вовсе не улыбку, а гримасу у него на лице.

— Давно тебя так?

— А давно, князь, когда мальчишкой был, в Орде.

— Так вы из Орды?

— Я из Орды, а уважаемый Ибрахим ибн Хафиз, он знаменитый врачеватель на своей земле, он из самой Бухары. Ибрахим ибн Хафиз, по-русскому Авраам или Ибн Хафиз, кому как проще.

— А ты сам? Что у тебя за имя?

— Я его ученик и за толмача, потому как в Орде рос и на многих языках могу вести речь. По имени Убайд, обращён в мусульманскую веру.

Знаменитый лекарь в этот момент снова учтиво поклонился.

Где находится такое место — Бухара, Довмонт не знал, но понял, что далеко.

— Спроси, каким ветром принесло их в наши края? — попросил воевода.

— Были званы к самому королю Миндовгу, на службу. Король Миндовг, когда женился снова, хорошего испрашивал врачевателя, вот нас и...

— Так ты к Миндовгу, собака? — Довмонт разъярился мгновенно от этого напоминания про Миндовга и про новую женитьбу, словно хлыстом его ударили. — Вязать обоих!

Лекари испуганно переглянулись. Их сразу оттащили, вновь стали закручивать за спиной руки. Старик что-то лопотал на своём языке, но Довмонт уже на них не глядел.

— А надо ли так, князь? — миролюбиво заговорил дядька Лука. — Подумай сам, им что ты, что Миндовг, что филин ночной. Не их вина, если кто-то где-то там предложил им выгодную службу. Прости уж ты их, пусть теперь тебе служат.

Отряд уже снова двигался, когда Довмонт сказал негромко:

— Ладно, пусть развяжут.

— Ну, лекари, молитесь своим богам, не знаю, какие они там у вас. Говорят, Аллахи. А ещё лучше — благодарите князя! — проговорил воевода, лично, собственным ножом, разрезая их путы. — Дарует князь Довмонт вам обоим жизнь, хоть и ехали вы к его страшному врагу. Только и врага уже нет. Ваше лекарское умение ему теперь не потребно. Да это умение ещё испытать надо, а то назваться легко, служить тяжко. Будете пока при князе.

Седобородый снова склонился в низком учтивом поклоне. И сказал несколько слов.

— Уважаемый Ибн Хафиз говорит, что рад встрече не только с отважным воином, но и мудрым мужем. И ещё он говорит, что часто мучит тебя внутренний огонь — изжога, а ночью под утро ты просыпаешься от боли в животе, — перевёл его напарник.

— Ну есть такое. Откуда вызнали? — удивился воевода.

— Несчастья и радости человека написаны на его лице, отважный воин. И я готов тебя вылечить, потому что эти напасти малые. — Седобородый заулыбался, согласно закивал головой и полез было в короб.

— Потом, — отмахнулся воевода: не тот нынче день, чтобы думать о хворях. Воевода вскочил на коня и отправился проверять дозорных, что шли впереди.