Дождь

София обиженно плачет – ей неудобно лежать на жестком меняльном столике (я забыл взять с собой пластиковую подстилку) и мечет в меня взгляды, полные праведного гнева.

Едва я успеваю натянуть на Софию штаны, как нас объявляют. Софию осматривает пожилая женщина-врач. У неё смуглые морщинистые руки с облезлым ярко-розовым маникюром и усталый взгляд.

– У вашей девочки ринофарингит, – говорит врач, и, посмотрев на меня, добавляет, – Это не опасно.

Я выхожу из кабинета, держа Софию на руках. Автокресло я забыл в туалете. Приходится туда вернуться.

Купив лекарства для Софии в больничной аптеке, я еду домой. Врач сказала, что София должна быть хотя бы три дня дома, а это означает, что мне придётся брать отпуск. Надеюсь, что мой шеф войдет в моё положение.

По дороге София засыпает, а я думаю о том, чем я буду заниматься эти три дня. Из дома, понятное дело, я выходить не буду. Сначала, надо завалиться спать – это первое что я сделаю, как только мы доедем до дома. Потом надо будет заказать продукты по телефону и наготовить себе еды на неделю вперёд. Телевизор, конечно, тоже надо посмотреть, – а то я за последний месяц совсем отстал от жизни – не знаю, что в мире происходит. Но самое главное, что я должен сделать за этот незапланированный «отпуск» – это нарисовать портрет жены.

Когда-то я неплохо рисовал и даже подрабатывал тем, что рисовал на улице карандашные портреты прохожих. Это было очень давно, когда я учился на первом курсе художественного училища, и когда мои родители были ещё живы. В начале второго курса родители разбились на мотоцикле, оставив мне в наследство небольшой дом, который я тут же продал, чтобы расплатиться с их долгами. Училище я бросил и устроился официантом в одном итальянском ресторане. Платили мне ничтожно мало, и я решил податься в таксисты.

Я хочу нарисовать только лицо, стараясь передать то особое его выражение, которое оно принимало, когда Диана кого-то слушала. Такое сосредоточенно-внимательное и в тоже время немного насмешливое. Я повешу его на холодильник, под магнит с изображением Эйфелевой Башни. Даже не помню, откуда у нас этот магнит – никто из нас никогда не был в Париже.

Я хочу ощущать её пронзительный взгляд каждый раз, когда я нахожусь на кухне. Я хочу, чтобы эти чёрные, внимательные глаза следили за каждым моим движением точно так же, как и месяц назад, до того дня, когда Диана случайно спасла жизнь этой шестнадцатилетней дуре, решившей покончить жизнь самоубийством.

Дождь опять припустил, и я подумал, что если бы такой же сильный ливень лил в тот день, Диана не стала бы возвращаться с работы пешком. Она, как обычно, села бы на автобус и спокойно доехала до дома. Но был прекрасный, тёплый вечер, и Диане захотелось пройтись. В это же самое время, некой девице, которую, как потом выяснилось, тоже звали Дианой, вдруг взбрело в голову выброситься из окна. Почему ей не пришло в голову посмотреть перед этим вниз?

Мы наконец-то дома. Я перекладываю Софию в её кроватку, и сам ложусь рядом. Слушая её храп, я думаю, что, скорее всего, у меня будет опять бессонная ночь, даже если она проспит всю ночь. Я снова пытаюсь мысленно составить список продуктов, надеясь, что это поможет мне уснуть. Дойдя до последней буквы Дианиной фамилии, мои мысли перескакивают на список дел на ближайшие три дня. Похоже, что с первым пунктом я пролетаю. И тут меня пронзает мысль:

– Как я могу строить какие-то там планы после всего того что случилось?

– Так надо, дорогой, так надо, – отвечает мне Диана.

Значит, я всё-таки заснул.