Дождь для Данаи (сборник)

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье – слепота, а чаще – свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.

Однако интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,

держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы

Марло и Гете, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,

их колбы – доннерветтер! – мысли, узы…
И дай им Бог успеть спросить: «Куды?!» —
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

<…>

Фройляйн, скажите: вас ист дас «инкубус»?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.

<…>

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
их бин, не стоит это толковать.
Цумбайшпиль, потолок – преддверье крыши.
Поэмой больше, человеком – ницше.

Разговор с небожителем

<…>
где хуже мыши
глодал петит родного словаря,
тебе чужого, где, благодаря
тебе, я на себя взираю свыше,
<…>
тебе твой дар
я возвращаю

<…>

жажда слиться с Богом, как с пейзажем,

<…>

И в этой башне,
в правнучке вавилонской, в башне слов,
все время недостроенной, ты кров
найти не дашь мне!
Такая тишь
там, наверху, встречает златоротца,
что, на чердак карабкаясь, летишь
на дно колодца.

<…>

Но даже мысль о – как его! – бессмертьи
есть мысль об одиночестве, мой друг.

<…>

Вот эту фразу
хочу я прокричать и посмотреть
вперед – раз перспектива умереть
доступна глазу – кто издали
откликнется? Последует ли эхо?
Иль ей и там не встретится помеха,
как на земли?

<…>

И, кажется,
уже не помню толком,

о чем с тобой

витийствовал – верней, с одной из кукол,
пересекающих полночный купол.
Теперь отбой,
и невдомек,
зачем так много черного на белом?
Гортань исходит грифелем и мелом,
и в ней – комок

не слов, не слез,

но странной мысли о победе снега —
отбросов света, падающих с неба, —
почти вопрос.
В мозгу горчит,
и за стеною в толщину страницы
вопит младенец, и в окне больницы
старик торчит.

Апрель. Страстная. Все идет к весне.

Но мир еще во льду и в белизне.
И взгляд младенца,
еще не начинавшего шагов,
не допускает таянья снегов.

Но и не деться

от той же мысли – задом наперед —
в больнице старику в начале года:
он видит снег и знает, что умрет
до таянья его, до ледохода.

6. Свет, снег и крик как ангельская заумь

Северо-западный ветер его поднимает
над сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута.