Дождь: рассказы

Для Испанца все просто. Генерал приказал, и точка. Он как увидит генерала, так даже весь расплывается от радости. Говорит о нем как-то особенно, со значением и не всегда понятно. Даже называть генерала по имени кажется ему богохульством. И потому, едва заходит о нем речь, Испанец говорит «генерал», «шеф» или «он». «Он приказал передать вам». «Шеф недоволен». «Сейчас не могу, иду к генералу». И вот генерал велел ему отвезти меня сюда. Наверное, просто сказал: «Отвези его к Лоинасу», Испанец и отвез. А сейчас, или сегодня вечером, или завтра генерал скажет: «Отправляйся за ним», Испанец приедет и отвезет меня в город. А когда все мы явимся к генералу, будет неотлучно стоять за его спиной. Молчаливый, настороженный, ко всему готовый. Он выполнит любой приказ, стоит генералу только кивнуть. Будет стеречь того, кого мы похитим. Убьет его, если прикажут. Ни разу, кажется, не спросил Испанец, а вдруг провалится наш замысел, ни разу не спросил, что будет потом. Он сделает все, что прикажут. Будет хватать людей, вязать им руки, поведет в тюрьму, расстреляет. Иногда я с каким-то болезненным любопытством спрашиваю его: «Сколько убитых у тебя на счету?» Мне говорили, что много. Некоторые уверяют, что больше пяти. Пять человек убил Испанец своими руками. Но в ответ он только хитро улыбается и говорит уклончиво: «Сколько надо. Лишнего ни одного».

А между тем вид у Испанца самый мирный и добродушный. Лицо серьезное, даже честное. Он услужлив, заботливый муж и отец. «Генерал мне стипендию выхлопотал для мальчишки». У него четверо сыновей. Почти столько же, сколько убитых его рукою, если верить рассказам. И он совсем не жадный. Постоянно дарит кому-нибудь то жевательный табак, то банку козьего молока. Сейчас он, конечно, около генерала и приедет сюда, лишь когда ему прикажут.

Может, сию минуту приедет, может, ближе к вечеру или когда совсем стемнеет. А то и завтра. Очень уж долго ждать. Завтра в это время все уже будет кончено. Здесь, в этих местах, наступит день, такой же спокойный, сухой и солнечный, как сегодняшний, но все будет уже позади. Похищение президента, переворот, люди станут читать манифесты и декреты, сочиненные Доктором, А я? Где буду я? Если все сойдет благополучно, стану вместе с Доктором работать, создавать новый аппарат власти. Конечно, уже не в кабинете Доктора. В каком-нибудь государственном учреждении, где полно народу, каждый громко зовет кого-то, что-то объявляют, толпятся репортеры и без конца звонит телефон.

Но сначала надо увезти президента. Это — первый шаг. Мы увидим вблизи его изумленное лицо. Он стоит, окруженный незнакомыми вооруженными людьми. Меня он вовсе не знает. Никогда не видел. Будет смотреть недоуменно на наши лица, на револьверы, приставленные к его груди. Говорить с ним будет генерал. Сопротивляться президент не сможет. Ему придется сдаться. Завтра в это время все, наверное, будет кончено. Если мы не встретим сопротивления. Если же встретим, начнется стрельба, кого-то убьют, стянут подкрепления, и нам придется удирать. И снова скрываться, спасаться от преследований. А сейчас остается только одно — ждать. Ждать, пока пройдет время и явится Испанец. Сегодня к вечеру или, может быть, ночью. Во всяком случае, еще не скоро. Может, придется ждать целый день. Здесь, одному, с Лоинасом. А если заговор раскрыт? Могли ведь схватить кого-либо из участников. И теперь ищут руководителей. Если так, некому за мной приехать, некому и известить меня. Испанец не может. Он скрывается вместе с генералом или схвачен вместе с генералом. Может, он как раз сию минуту говорит: «Кто бы мог подумать, что дело провалится?»

Лучше заняться чем-нибудь, быстрее время пройдет. Почитать бы. Что попало, лишь бы не так долго тянулось бесконечное время. Я принимаюсь рыскать в поисках книг.

На столе старая жестяная коробка от пилюль против кашля. Пустая. На стене тусклое зеркало, лицо в нем выглядит татуированным. Рядом с зеркалом на белой крашеной стене подсчеты карандашом. Умножение и вычитание. Кривые каракули. Двести тридцать пять помноженное на три. Получилось шестьсот пять. Не может быть. Наверное, ошибка. Я начинаю множить. Вот где ошибка: вместо семерки поставлена шестерка. Семьсот пять должно получиться. Тот, кто считал, ошибся. Заплатил меньше, чем следовало, или получил меньше. Может быть, это Лоинас. Но нет, запись как будто старая. Видимо, тот, кто жил здесь до Лоинаса. Подсчитывал полученные деньги, или свои долги, или рабочие дни. И подсчитал неверно.