Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов

Шло время. Молодая женщина все реже и реже вспоминала о доме. Лишь иногда ей казалось, будто она слышит плач своего малыша. Да несколько раз она видела его во сне. Однако сны становились все более смутными. Работать приходилось много. К тому же старая госпожа оказалась очень подозрительной. Она неусыпно следила за второй женой и своим мужем. Когда сюцай возвращался домой и заговаривал с новой женой, старой госпоже казалось, будто он оказывает молодой предпочтение, и, подозвав к себе мужа, она принималась его отчитывать:

— Эта лисица тебя, видно, зачаровала. Держишь себя без всякого достоинства.

Мать Чунь-бао не раз это слышала. С тех пор, увидев, что возвращается сюцай, молодая женщина поспешно удалялась. Если хозяйка была рядом, ей приходилось покидать комнату как можно естественнее и непринужденнее, так чтобы посторонние, упаси боже, не обратили внимания. Чуть что не так, хозяйка разражалась бранью и кричала, что новая жена хочет опорочить ее перед людьми. Постепенно старуха превратила молодую жену в служанку, переложив на нее всю тяжелую работу. Мать Чунь-бао слушалась ее безропотно, а бывало, и сама вызывалась ей помочь. Увидев, что хозяйка сбросила с себя грязную одежду, она тут же принималась за стирку.

— Ну что ты возишься с моей одеждой? Отдай ее Хуан-ма, да и свою тоже, — говорила старая госпожа и тотчас же добавляла: — Заглянула бы ты лучше в свинарник, сестрица! Свиньи хрюкают, есть, наверное, нечего; эта Хуан-ма вечно морит их голодом.

Через восемь месяцев, зимой, у молодой женщины неожиданно пропала охота к еде. Ей захотелось только лапши из муки нового урожая да батата. Вскоре и это ей надоело, и она стала лакомиться пельменями. Но стоило их поесть, как начиналась тошнота. Мать Чунь-бао мечтала о тыкве и сливах, но они бывают только в шестом месяце, где их взять зимой?

Сюцай догадывался, что происходит с молодой женой, и с лица его не сходила улыбка. Он исполнял все желания новой жены, сам покупал для нее мандарины и приказал достать апельсины.

Он очень заботился о ней и не позволял ей переутомляться. Заметив однажды, что молодая жена вместе с кухаркой Хуан-ма мелет муку для новогоднего пирога и у них еще не набралось и трех шэнов,[126] он стал ее уговаривать:

— Отдохни, пусть батрак потрудится — ведь пирог есть будут все.

Вечерами, когда домочадцы коротали время в разговорах, сюцай зажигал светильник и принимался читать „Шицзин“:[127]

Утки, я слышу, кричат на реке предо мной.
Селезень с уткой слетелись на остров речной…
Тихая, скромная, милая девушка ты,
Будешь супругу ты доброй, согласной женой.[128]

Как-то батрак спросил его:

— Хозяин, вы ведь не собираетесь сдавать экзамены на цзюйжэня, зачем же читаете такие книги?

Сюцай, поглаживая бритый подбородок, ответил:

— Сдавать экзамены я, конечно, не собираюсь. Но дело не в том. Ты знаешь, когда человек бывает счастлив? В первую брачную ночь и в день получения ученой степени. Но есть еще одно высшее счастье. Его-то я и хочу испытать.

Все рассмеялись, кроме обеих жен сюцая.

Сначала старая госпожа как будто радовалась, что молодая жена ожидает ребенка, но, видя, как сюцай угождает ей, стала злобствовать.

Однажды в третьем месяце мать почувствовала себя плохо, у нее сильно болела голова, и она пролежала три дня в постели. Сюцай очень о ней заботился, то и дело справлялся о ее желаниях, и это выводило из себя старуху: она кричала, что вторая жена много о себе воображает, любит прикидываться, будто у нее болит голова или поясница, и вообще корчит из себя избалованную наложницу. В прежней своей семье она вряд ли была такой неженкой — уличная собака, даже ощенившись, рыскает в поисках объедков; а сейчас этот старый хрыч — так разгневанная хозяйка называла своего мужа — лебезит перед своей молодой женой, вот она и задрала нос.

— Подумаешь, какая невидаль — рожать! Кто не может родить? — сказала как-то старуха кухарке Хуан-ма. — Я тоже ходила на последнем месяце и не жаловалась. Пока один лишь Яньлован знает, что у нее родится, может быть, лягушка. Вот если ребенок, тогда ее гордость можно и простить.

В тот вечер мать не ужинала. Лежа в постели, она слышала громкую брань хозяйки и только тихо всхлипывала.

Сюцай в расстегнутой одежде сидел на кровати. Он был глубоко возмущен. Порывался выйти, оттаскать старую жену за волосы, жестоко избить ее. Но его останавливало собственное бессилие.

— Я всегда относился к ней слишком хорошо, за тридцать лет супружеской жизни ни разу не побил, даже пальцем не тронул. Вот она и заважничала, — сказав он с тихим вздохом. Потом нагнулся к молодой женщине и прошептал ей на ухо: — Не плачь! Успокойся! Пусть себе ругается. Сама бесплодная — вот и завидует другим. Если ты родишь мне сына, я подарю тебе две драгоценности: одно кольцо из синей яшмы, другое из…