Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ)

- Чего руине стоять, глаз мозолить? А ну как не хватит колокольню сложить? — не понимал артельный голова архиерейской скаредности убрать ни к чему непригодное здание. — Запас он и есть запас, не лишний. А погода позволит, в мае, кладку поднимем зачнем. В зиму стены никто не ставит, но основу до больших морозов положить надо. И приготовить остатнее.

Веспиниан соглашался, отгонял тревоги и беспокойство малой молитвою. Исподволь выпытывал, когда возьмутся ли и когда прочее в хозяйстве править? На киновий и воскобойню лишь материалы выделены.

- Сами чините, - передал артельный голова волю нанимателя на очередную жалобу архиерея на скудность и стесненность житья. — А лишних много, нищих и побирушек выставите. Жрут только, да мешаются.

На подобное архиерей не соглашался. Не по-божески. Потому жалобы оставил, а своим наказал терпеть, молиться и помогать силой малою. Негоже слугам Господним в мирском радении первенствовать, но доглядывать за всем строго. Чего доглядывала братия и сам архиерей, куда головы вертали, но некоторые странности минули их бдительность. В таком бардаке немудрено проглядеть. В отличие от ганаха, скрипторий рушили аккуратно и неспешно. Сбивали камень за камнем, ряд за рядом. Не поддавались, мучились, но не выворачивали полстены за раз. Не роняли, вопя и улюлюкая, не поднимали пылищу до небес, не сорили двор. Работали сменно, часто меняясь. Проказливая ребятня, охочая участвовать во всем и сразу, боязливо сторонилось быковатых двужильных каменщиков. Бабы, что помоложе и покрасившее, с тамошними мужиками не заигрывали, берегись. Настырную Хлои, не боявшуюся ни архиерея, ни бога, мастеровые без грубости урезонили, в ум ввели.

- Всех-то сдюжишь, красивая, как разложим?

К себе, за границу обозначенную натянутой веревкой, никого не допускали. Самого Веспиниана с обходом остановили.

- Не ровен час осыплется руина.

- А сами чего? — ужаснулся архиерей возможности трагедии. Людская смертушка не смываемым пятном на монастырь ляжет. Никакая колокольня не искупит, хоть до облаков вытяни.

- Нам плачено. А сгинем, убыток малый.

Поквохтал, повздыхал архиерей, с тем и ушел. Молитвы да поклоны бить, отвести дурное.

Одним днем на подворье принесла нелегкая бейлифа. Чернее тучи был, грозней грозы. Даром архиерей, и тот заробел.

- С чего вдруг развернулись? — пытал законник Васпиниана, прикидывая, во сколько станет строительство. Не те времена деньгами расшвыриваться. На что иное, склад торговый или блудильню, а то колокольню. В столице и без того малиновых звонов - заслушаешься.

- Барона Поллака стараниями, благослови его Господь!

Благодарные слова архиерея в адрес унгрийца, Акли не успокоили. Причина бывшему новику в святость удариться? Какой грех искупить хочет? Не убиенных же в ночи лиходеев из поминальника отчитывать, за упокой души свечи ставить? И деньги откуда взялись у голодранца, зодчеством увлекаться?

Бейлиф по стройке проехался, народ посмотреть, в дела их вникнуть. Артельного голову с пристрастием попытал. Тот с почтением. Без уверток, все как есть обсказал. Чего бы и волноваться? А вот не спокойно. Будто червь грызет, сердце тревожит. О строительстве донесли сразу. Попробовали бы не донести. Кто другой, бог с ним, но смущал зачинатель, новоиспеченный барон Хирлоф. Или правильно Хирлофа? Хрен бы побрал этих грамотеев. Не подавалась разумению блажь, потратиться на колокольню, когда собственное жилье в непотребном виде. Разве что пыль столице в глаза пустить? Прославиться на многие лета, а то и века. Вот, мол, колокольня, возведенная на средства юного Поллака, человека благочестивого и верующего. И не вспомнят, резал благочестивый человек людишек нещадно, сдирал с их голов волосья, а в церковь заглядывал по малой нужде или задницы девок поглазеть, как поклоны бить начнут. В общем, с какой стороны не глянь, затевать подобную стройку, барон Хирлоф последний человек в Эгле.

,И последние станут первыми, - убеждало Святое Писание бейлифа, не верующего в благие порывы души. Убеждало, но не убедило. Благого в унгрийце еще меньше, чем в семействе Ренфрю, вековавшего в соседях у монастыря.

От недобрых предчувствий и безответных вопросов настроение бейлифа не улучшилось. Что символично, в последнее время слишком на многие вопросы он не получал ответов. Никаких. Теперь добавилась стройка, затеянная молодым обалдуем. Архиерею понятно, радоваться, а ему что делать? Вмешаться? Запретить? Беда мниться, дескать. Это сколько помойных жалоб на него попы напишут? До патриарха дойдет, тот королю настрочит. Отписываться замучаешься.

Акли в очередной раз положил на ум все-таки взяться за Поллака. И непременно повторить официальный запрос Серебряному Двору. Пусть расстараются разъяснить закону раздор с Гусмарами. Не бредни пересказывать. По существу доложиться.

Чем не повод колокольню отгрохать? — желчно заметил Акли незавидной судьбе зарвавшегося провинциала. Не ворье красоваться в одиночку резать. Тут армию набирать надо. И обойдешься ли армией, с солером схватиться.

С Хирлофа и Гусмара, само собой, Акли переключился на запропавшего сыскаря.