Дождь в разрезе

Я в гости пришёл, а за дверью собака
Мне пальцем грозит и кричит на меня.
Я водки купил. Безутешный хозяин
По комнате пляшет один без штанов.

А помнишь, в деревне, как грядки смеялись

Над нами, на спину прыгнуть норовя?
Железобетонная нынче квартира
Оближет шершавым меня языком.

О мокрая эта пустая квартира!

Там голая прячется в щели хозяйка!
Там пьяный поёт на полу телевизор!

И снова ты хочешь в поля убежать!

О друг мой седой и с растерзанной грудью,

Дрожишь ты, как рыба, на пошлом диване,
С тобой посижу, изувеченный водкой,
В сырой полутьме станем вместе дрожать!

Трагизм бытия вполне явлен, но в тигеле поэта мгновенно оказывается комичным. В книге, пожалуй, лишь тема разбомбленного Кёнигсберга-Калининграда (откуда родом Кучерявкин), тема войны, дана в книге с внезапно ранящей серьезностью.

Поток поэтических находок, неожиданных образов и сравнений в стихах Кучерявкина провоцирует к обильному, непрерывному цитированию. Закадровый бубнеж критика или литературоведа здесь требуется менее всего. При всей внутренней сложности — это стихи для простодушного чтения. Желательно — вслух.

Сад рушащихся строк

Инна Кулишова. Фрески на воздухе (Нервное доверие). М.: ИП Елена Алексеевна Пахомова, 2014. — 192 с. Тираж 300 экз.

Стихи Кулишовой сложно поместить в какую-то нишу, контекст. Непросто подобрать им что-то близкое. Ни в русской поэзии Грузии, ни, наверное, в современной российской.

Лирика высокого, почти искрящего напряжения.

«Мучительна, трудна форма этих стихов. Рифмы едва держат тяжелые, рушащиеся строки». Это — из рецензии экспертной комиссии «Русской премии-2013» на книгу Кулишовой «От „я“ до „аз“» (сокращенная версия «Фресок на воздухе»).

Она купила шампунь для сухих
и повреждённых волос.
В старости все волосы можно считать
повреждёнными.
Неужели я
буду дрожать, кричать, умолять, в кровать
впиваться скрюченными пальцами, ах, врос
ноготь, бо-о-ольно, ещё по лестнице подниматься,
до слёз
больно. Дыханию нужно было немного корма,
она взялась за горло,

словно поправила несуществующее ожерелье.
Запах тронул площадку, как смысл стих…

Собственно физической боли в стихах Кулишовой не слишком много. Больше — обостренного переживания, почти по-цветаевски. Но без разросшегося, метастазирующего я.

Источник боли — дольний мир, его враждебность, скрытая и явная. Война.

Вот где вырви глаз, руку отсеки,
где вместо матки — ножей штыки,
вместо мальчика на столе —
тело кричащее, ствол в дыре.

Наиболее сильная у Кулишовой все же не военная лирика, а религиозная. Большая часть «Фресок на воздухе» — об этом. О непрерывном обращении человека к Богу, твари — к Творцу.

«Да», — говоришь Господу, словно «Дай»
говоришь. И Он смотрит прямо,
а кажется, будто кротко глаза опустил.

Но Он смотрит прямо, а ты — не в даль,

не в близь, и говоришь, в середине храма,
будто еда посреди стола, у которого сытые
спят без крыл.

Но Господь подносит чашу к губам.

«Пей», — говорит тебе, «Пей», —
говорит. «Ешь, — хлеб без корки ломает. — Ешь».

И ты смотришь на руки свои, в крови, и там,

за воротами просят тебя — налей,
и голодных больше, чем мыслей и слов,
за которыми ты идёшь.

О духовных стихах Кулишовой писать трудно — как трудно, не впадая ни в банальности, ни в патетику, вообще писать о духовной лирике. Можно отметить, что у Кулишовой она — менее всего медитативна. Это поэзия напряженного вопрошания, неожиданный росток Кьеркегора в православной поэзии.