Дождаться утра

Оторвались вроде мы от румын. Сашку Сырцова перевязали. Идти может, даже автомат свой взял. Лежим в бурьяне, дышим, как загнанные лошади, и потихоньку спорим.

Сашка и Иван рвутся в балку, а я ни в какую! Ну, спор этот продолжался ровно столько, сколько нам потребовалось времени, чтобы перевести дух. Поднялись. Я, как старший в группе, приказал, и пошли. Хорошо, что не сунулись тогда в эту балку… Добрались до Елхов благополучно и на эту кузницу вышли. Правда, ее уже и тогда не было, одни саманные стены торчали, да инвентарь кругом разбросан. Подходим, а уже сереть начало. Смотрю, кто-то ходит. Я ребятам подал знак и сам затаился. Наблюдаем. Вначале подумал, что телок какой приблудный бродит, потом гляжу — нет, человек. Я взял его на автомат, а Иван мне шепчем: «Так это ж наша братва…»

Смотрю, выходит из-за кузницы еще один, и Иван ему сдуру кричит: «Арно, это ты?»

Эх, как метнется в сторону эта тень да в нас очередью! Я чесанул того, какой у меня на мушке был, и давай крутить обратно. Как рак назад пячусь, все норовлю в окоп попасть. Мой фриц, что у сеялки свалился, молчит, а которого Иван за Арно принял, поливает нас. И слышу, он не один, ему еще кто-то из-за развалин кузницы помогает.

Думаю: «Влипли! Не иначе как на гитлеровскую разведку напоролись». Ни наших, ни фашистских войск здесь, в Елхах, нет. Елхи ничейные. И фрицы по селу бродят, и мы. Ловим друг дружку. Но мы вроде обосновались покрепче. Свою базу тут устроили. Боеприпасы и рацию в одном погребе прячем. В этот раз, с вечера, когда уходили на поиск румынской батареи, в Елхах оставались трое наших ребят. Они должны были прочесать балку и обеспечить нам встречу. Откуда же эти фашисты и где наши хлопцы? Пячусь назад, ищу окоп, а у самого мысли так и пляшут в голове.

Вижу: уже не три немца, а больше, и вспышки от выстрелов теперь уже и справа и слева. «Э-э, — соображаю, — да они охоту на нас устраивают». Иван тоже отполз и бьет короткими. А я никак этот проклятый окоп не найду. Когда подходили к кузнице, чуть не влетел в него, а сейчас пропал.

Наконец провалился в него. «Ну, — думаю, — теперь вы у меня попляшете! Если „языков“ из нас захотели сделать, так это еще посмотрим, кто кого». Окоп мой оказался хоть и неглубоким, но хорошим. В длину метров семь, даже не окоп, а траншея, зигзагом вырытая. Залег и не спешу себя обнаружить. «Пусть, — думаю, — теперь пуляют — боезапас свой порастрясут».

Позвал потихоньку Сашку. Он со мною вместе отползал, да где-то застрял. Минут через пять слышу: сопит, потом плюхнулся рядом со мною и застонал. Подполз к нему, а он за ногу держится и просит снять ботинок. Второй раз его ранило. Перевязываю ему ступню, а сам по сторонам круговой обзор поддерживаю. Впереди нас от кузницы все больше светлеет. Там остался один автоматчик и не дает нам головы поднять, а остальные заходят с боков. Видно, и Иван сообразил, чего фрицы хотят, и стал стрелять реже. Вынимаю из карманов лимонки и кладу перед собой.

Сашка проскрипел зубами, достал свои гранаты и говорит мне: «Давай через этого ганса на кузницу прорывайся, а я поддержу тебя». Знает, что я его не брошу, а говорит…

Я молчу, а сам думаю: «Вот если бы Иван догадался пойти на прорыв, то мы бы вдвоем его хорошо могли поддержать». У него есть возможность проскочить. Ребят наших в Елхах поискать. А потом с ними на выручку ударить. Но мой Иван, вижу, и не думает об этом. А немцы уже в спину к нам вышли и кричат: «Рус, иди плен!» Врезал я очередью на этот нахальный голос.

Вижу, патроны жалеть нечего, взять они нас могут даже очень легко, и боезапас расстрелять не успеешь. Забросают гранатами — не пикнем…

Швыряют они свои гранаты-«толкушки» метров на семьдесят запросто, а голоса их я как раз с такого расстояния слышу. Ну и давай мы с Сашкой лупить по ним из автоматов. Они тоже не молчат. Только слышу, вправо от Елховской балки какая-то новая стрельба завязывается, и мои гансы туда свой огонь начинают переносить.

«Э-э-э, — соображаю я, — кто теперь у кого в окружении? Видно, ребята наши их жмут». На радостях схватил я пару гранат да из окопа наперерез немцам.

Драпанули так, как будто их ветром сдуло. И тот, какой сидел в развалинах кузницы, как сквозь землю провалился. Сразу все чисто стало. Только бегает наш верзила Арно и всех спрашивает: «Ты живой? Ты живой?»

Гриша умолк. Достал свою телогрейку, пошарил в ее карманах. В руке сверкнул портсигар, тут же он выхватил четвертушку газетки, согнул ее, потом, положив бумажку на колени, тряхнул туда из портсигара табаку и, ловко подхватив ее, пальцами одной руки скрутил цигарку, сунул в рот, чиркнул зажигалкой. Все это проделал так быстро, что человек с двумя руками вряд ли бы успел за ним. Он подряд несколько раз глубоко затянулся, подул на красный огонек цигарки и, спрятав портсигар и зажигалку в карман телогрейки, прилег на нее.

— Давайте спать, хлопцы, а то не выспимся…

«Вот тебе раз!» — подумал я и тут же спросил:

— А дальше что было?