Дождливое лето (сборник)

— А я только и хотел историю одну рассказать… — Василий испытывал неловкость, но потом крякнул и махнул рукой. — Оказался я как-то в Керчи. Застрял на субботу и воскресенье. Дел осталось пустяк — подписать пару бумажек и отметить командировку, а все равно торчи до понедельника. И я решил: не раздражаться и провести время с пользой…

Пастухов подумал: как это в духе Василия — приказал себе не раздражаться и провести время непременно с пользой. Будто это всякий раз только от нас зависит!

— И в этот же вечер надрался в «Бригантине», — забежал вперед морячок.

— Кому что, — вздохнула Тусенька.

Василий как бы отмахнулся от этих реплик улыбкой.

— И в субботу утром отправился катером на Тамань. Часа два он, по-моему, туда шлепает…

— С остановкой на Средней косе, — с деловитой серьезностью подвыпившего человека то ли подтвердил, то ли уточнил морячок.

— Такая прелесть, — расплылся вдруг мечтательной улыбкой Василий. — У нас летом на причалах толпа, бедлам, кавардак — спешат на пляж, на отдых, а сами толкаются, кричат, взмыленные, раздраженные. Как в московском метро в час пик. А тут и спокойнее, и степеннее. Одни с удочками — на рыбалку, другие с корзинами — на базар в Керчь приезжали. Перед самым отходом катера — уже сходню убрали — появилась вдруг бабуся на причале, так специально ради нее задержались, пока доковыляет, снова трап перебросили. Прелесть… Нормальная человеческая жизнь, когда люди позволяют себе быть даже добрыми друг к другу…

— А при чем тут какое-то твое табу? — пожала плечами Тусенька.

— Так отправился-то наш праведник за пользой, осетровый балык добывать или черную икорку… — опять забежал вперед ее муженек.

— Господи, что за балаган! — сказал Василий, обращаясь почему-то к Елизавете Степановне. Впрочем, он ее с самого начала выделил — то ли почувствовал расположение, то ли выказывал таким образом доброе отношение к Пастухову. — Какой балык? — пожал плечами. — При чем тут черная икра? Выдался свободный день, и решил человек посмотреть лермонтовский домик и раскопки Тмутаракани. Вы хоть слышали об этом домике? А я подумал: когда еще удастся? И рядом, и время есть… Домик и вообще весь музей — прелесть. Обязательно советую посмотреть. А памятник запорожцам! Казак со знаменем на пьедестале… Очень хорош. Текст на нем с хитринкой, с некоторой даже приниженностью перед матушкой-императрицей Екатериной Алексеевной, но куда денешься! Выслали людей с родной Украины к черту на рога, край был еще не замирённый, а все равно выстояли. Да вы же не знаете этой истории… А я даже почувствовал гордость за этих запорожцев, как за своих. Как это у Даля сказано: «Хохлацкий цеп на все стороны бьет…»

— Но табу, табу при чем?

«И верно», — подумал Пастухов.

— Да у меня там несколько встреч случилось. Сначала в станице, возле продмага каких-то чудны́х людей увидел.

— Что значит — чудны́х?

— Непривычных. Таких я тут раньше не видел. Подумал было: цыгане? Нет, не похожи. А спросить постеснялся. Потом в церкви побывал. Но это — отдельный разговор, церковь там интересная. Оттуда на раскопки пошел. Увидел парня и девушку. С этими разговорился, даже поспорили. Парень — ленинградец — студентом оказался. Я, конечно, про Тмутаракань, а он морщится: да была ли она здесь? То есть как, говорю, а знаменитый Тмутараканский камень, найденный здесь, с надписью про князя Глеба? А это, говорит, л а ж а (современный такой парень), которую граф Мусин-Пушкин специально хотел Екатерине подсунуть. Зачем? — спрашиваю. И это он мне популярно объяснил. Дескать, матушка Екатерина от рождения-то Софией Фредерикой Августой была, принцессой Ангальт-Цербстской. А люди такого рода, если бог их не обидел умом, оказавшись в положении Екатерины, делаются ба-а-льшими патриотами и ревнителями всяческой исконности. Да вот еще пример — Наполеон. И другие, говорит с намеком, примеры можно привести. Так что лажа очень кстати была. Тут я вздыбился, конечно, но не о том речь. Девочка меня заинтересовала.

— Ишь ты, шалун… — сказал морячок.

— Бесполезно, говорит она, спорить. Все уже было. Есть доводы за и против. А толку? Каждый остается при своем. Это, говорит, можно сравнить с любовью — либо она есть, либо ее нет. Доказательства тут бессильны… Лихо?

Василий оглядел остальных, ожидая какого-то впечатления, однако ничего на лицах не нашел. Лиза слушала серьезно, но и только. Тусенька шепталась с подругой, морячок ковырял вилкой рыбу, Пастухов вежливо улыбался, не понимая, к чему все это. В самом деле — к чему? Впрочем, бывает. Заинтриговал поначалу людей, а теперь сам не поймет, что тут интересного…

— Любопытно, — сказал Пастухов, чтобы помочь приятелю выпутаться.