Дожить до премьеры

Мне представлялось, что несмотря на премьеру и на то, что на ней ожидались важные гости (ну, важные по меркам небольшого и не очень известного театра – например, районный бюргермайстер и пара журналистов) никакой охраны в театре не было, через служебный ход заходили все, кто про него знал, и наш герой (если можно так выразиться) легко мог пройти на сцену незамеченным. Камер наблюдения, которые так часто выручают российских следователей, почти наверняка не было – немцы последнее время просто с ума сходят по поводу прав человека на свободную, ненаблюдаемую жизнь.

Прошло еще несколько дней, и мне стало казаться, что я стою на кочке посреди болота – ступить некуда, вокруг темная вода, а под ней опасная трясина. Вместо того, чтобы бодро придумывать какую-то историю про умершего на публике мужчину, я должна эту – уже свершившуюся историю – расследовать, а у меня не получалось. Всё время, пока я завтракала, мыла посуду, ходила в магазин, шила, убирала в квартире – я крутила и вертела свои предположения по поводу бестолковой смерти в театре. Почему он пришел на сцену – ведь его в театре не знали, значит, он пришел в незнакомое место? Или он был тайным почитателем этой труппы? Этого режиссера? Какой-то актрисы? Или он был завзятым театралом, и зная, что вот-вот умрет, решил сделать это на сцене? Или его отравили? Как-то случайно я стала называть его Пришлым – потому что он просто пришел на сцену и умер; вот такое короткое у него получилось выступление.

В какой-то момент, разозлившись, я решила выкинуть неудачное начало и написать пьесу заново. Но не смогла. Что случилось, то случилось – надо набраться терпения и закончить начатое. Жизнь не перепишешь. Смерть, получается, тоже.

Так незаметно подошла среда.

Глава шестая, в которой наступает среда

По средам мы с девочками собираемся на посиделки. Это была идея Лидуси, моей второй подруги. Я познакомилась с Лидусей уже здесь, в Германии – она продавала русские книги на маленьком воскресном рынке нашего района. Торговать на блошином рынке в Германии – не значит находиться за чертой бедности и продавать последнее, дабы как-то выжить. Нет, это зачастую хобби, развлечение на выходных, небольшой приработок или возможность избавиться от накопленного за многие годы барахла. Бывает, что за столиками стоит целая семья, и нет ничего зазорного, когда дети тоже продают свои вещички: пусть заработают свою копеечку. Конечно, есть и профессиональные торговцы со своим профилем товара (фарфор, домашняя утварь и так далее). Но настоящие специалисты этого дела собираются на особенные, антикварные рынки – там совсем другое качество и совсем другие цены. Я люблю иногда прогуляться по такому антикварному рынку – как по выставке прекрасной ручной работы прошлых веков. Там можно увидеть удивительные образцы высокого искусства! А наш районный блошиный рынок – это простая барахолка, выставка ненужного старья. Немножко жалко бывает смотреть на потрепанные шубейки на вешалках, ухайдаканные дорогами сапоги или босоножки, потертые кожаные куртки. Когда-то они были модными, а теперь вряд ли кто-нибудь купит их даже за евро. Но все равно продавцы тащут их на свет божий в надежде, что кому-то это старье понравится или пригодится. Ну что же, однажды я купила какой-то замызганный пиджак – Глебу он был нужен для школьного спектакля. Вот продавец удивился! Кто знает, с какими целями еще приходят на блошиный рынок?