Мы забрались в наваленную у одинокой полуразвалившейся стены колхозного коровника кучу гнилой соломы, укрепили стенки своего убежища саманными блоками и прутьями и остановились на дневку — самую долгую, какую только я могла себе представить. Я просыпалась, переворачивалась на другой бок и снова проваливалась в тяжелый, муторный сон без сновидений. Я слышала, что остальные так же просыпались, ворочались в осыпающейся за воротник соломе, засыпали… пока к шести вечера мне не стало абсолютно ясно: все, больше я спать не могу! Я покопалась под собой, вытащила прутик и попыталась провертеть в соломе дырку.
— Не надо, — раздался справа тихий голос Грома.
Я прислушалась. В какой-то момент мне даже показалось, что я что-то слышу, но вокруг было тихо. Я вздохнула, и тут же где-то совсем близко захрустела солома.
— Иди сюда! — прозвенел девчоночий голос.
Я замерла.
— Ну иди же! Смотри, что я нашла.
Я напряглась. «Неужели мы что-то оставили снаружи? Что?» — панически заметались в голове мысли.
— Это старый ботинок! — разочарованно сказал мальчик.
— И ничего не старый! А вот… А-а-а! Нога! — заверещала девчонка.
Я поняла, что пора выходить, и рывком высунула голову наружу.
— Не трогайте моего друга! — ослепшая от света, наугад потребовала я и почувствовала, что из уст обсыпанной соломой, всклокоченной женской головы, торчащей из стога, это могло прозвучать так же страшно, как «Отдай мое сердце» где-нибудь на кладбище у свежей могилы.
— А ты кто? — не испугалась девчонка.
Я вгляделась: прямо на меня смотрели два русских ребенка лет пяти-шести.
— Юля, — с независимым видом представилась я и поднялась наконец во весь рост.
— А кто твой друг?
Я быстро глянула на ботинок — он был «штатский» и принадлежал Ахмару.
— А кто твой? — перевела я стрелки.
— Это не друг. Это брат. Костя, — почему-то обиженно сказала девочка.
— Понятно. А что это вы так далеко от дома ушли?
— Ничего не далеко. Вон мой дом, — показала девочка.
Я вгляделась и внутренне охнула — метрах в двухстах отсюда сквозь деревья проглядывали белые стены домов. Мы остановились на самом краю села.
— А ты не наша! — прямо глядя мне в глаза, заявил мальчик.
— Конечно, Костя, — так же прямо ответила я. — Я из Грозного.
— Неправда, — недоверчиво опроверг меня он. — Мама сказала, что в Грозном никого не осталось.
— Правильно мама сказала, — закивала я головой. — Я последняя из Грозного ушла. Больше там никого нет.
— А-а! — догадался мальчик. — Ты беженка! Я знаю! А куда ты бежишь? В Россию?
— Да, Костя, в Россию.
— А кто твой друг? — вмешалась девочка и потянула за торчащие из соломы прутья, и солома сползла, обнажив щурящегося, посыпанного мелкой соломенной трухой Ахмара. — Ты чечен, да?
— Да, — улыбнулся Ахмар.
— Тебя скоро убьют, — вздохнула девочка. — Мама сказала: пока всех чеченов не убьют, война не кончится.
Я почесала в затылке: авторитет мамы нельзя подвергать сомнению в любом случае.
— А я его в соломе буду прятать! — нашлась я.
Дети задумались: мое решение было нелогично, но им оно нравилось.
— У нас много соломы! — похвастал мальчик.
— А у вас чеченов не убивают? — спросил окончательно выбравшийся из спасительной соломы Ахмар. — Ничего, если я здесь до вечера посижу?
— Си-ди-и, — щедро разрешил мальчик. — У нас никого не убивают.
Я и Ахмар бессовестно разминали затекшие от долгой неподвижности тела, понимая, как чешется все и зудит у наших товарищей.
Постепенно картина с этим селом прояснилась. Карты не врали: ничьих постов здесь не было и никто эту территорию контролировать не порывался. Может, потому, что лежало село с краю от основных дорог и в ничью сферу интересов не попадало. В принципе, наши парни могли выходить. Но этим распоряжался Майк, а Майк молчал. Вскоре наши новые знакомые вспомнили, что обещали маме вернуться до цикад, а цикады уже начали потрескивать в предчувствии надвигающихся сумерек.
Когда ребятишки скрылись, я подошла к месту, где должен был быть Майк.
— Все, Майк, можно выходить.
— Подъем, — тихо скомандовал Майк, и большая копна соломы зашевелилась, застонала, ожила. Бойцы быстро переместились по другую сторону стены, так, чтобы нас не было видно из деревни. А Майк все смотрел то в карту, то на местность, пытаясь понять, как это его угораздило встать на дневку так близко от жилья. Через полчаса вся группа была готова и ждала наступления полной темноты.
— К нам идут, — нарушил тишину стоящий на часах Хрящ.
Я выглянула; в нашу сторону действительно направлялся немолодой мужчина. Выбегать и прятаться в копну было уже поздно, и бойцы просто прижались к стене. Я подошла к краю стены и ждала, а когда ему оставалось пройти метров двенадцать, стало абсолютно ясно, что он искал меня и Ахмара.
Я кивнула своему «другу», и мы вышли навстречу. Мужчина вежливо поздоровался, но его тревога чувствовалась даже в наступивших сумерках.
— Вашим попутчикам лучше уходить, и немедленно, — отчетливо произнес он.
Я сделала непонимающее лицо.
— Солдатам. Ведь там, за стеной, солдаты?
— Откуда вы знаете?
— Вас видели оттуда, — он показал рукой на расположенную слева от поселка сопку.