Дознание Феррари (сборник)

В большом просторном зале спортобщества «Труд» десяток здоровых мускулистых парней в массивных боксёрских перчатках на руках пружинисто кружат по полу и неистово лупцуют друг друга. Скляр поворачивается ко мне, отрывисто и нервно произносит, показывая золотые зубы:

– У меня, как видите, не детский сад… Я готовлю боксёров, вмешиваться в их личную жизнь мне, знаете ли, недосуг…

– И всё же, – говорю терпеливо. – Что вы можете сказать о Пикулине?

– Ничего, – резко отвечает он, видимо, стремясь поскорее закончить разговор. – Я прочил его в чемпионы республики. Ко мне-то какие могут быть претензии? Я в этом деле чист, как стёклышко. И в спорткомитете отчитался за него. Зачем же снова воду мутить?

Мы сидим с ним за столиком в углу зала, смотрим на «будущих чемпионов» и говорим как будто на разных языках. Этот коренастый жилистый мужик с редкими волосами на голове, водянистыми глазами и с перебитым носом никак не может или не хочет понять меня.

Я делаю последнюю попытку:

– Вам-то сейчас ничего и не грозит. Речь о Пикулине, вашем воспитаннике. Как всё-таки случилось, что он так сорвался?

Глаза Скляра становятся ледышками.

– Я ему не нянька, – говорит он тоном, не допускающим возражений. – У меня своих забот хватает. Скоро снова республиканские… Мне могут «заслуженного» присвоить. И я знать ничего не хочу об этом бандите.

Нет, не присвоят ему звание! Быть такого не может. Кто-нибудь ещё да увидит, что он за человек. И навряд ли его подопечные добьются на Республиканских соревнованиях каких-либо успехов: школа не та! Не та школа!..

Мы сухо прощаемся, и я ухожу, провожаемый гулким хлопаньем перчаток.

На улице светло, хотя солнце почти скрылось за домами.

Эх, была не была, махну сразу и к мастеру. Без предупреждения. Чего тянуть? Пусть уж и с ним прояснится сегодня.

На остановке прыгаю в раскрытую дверь троллейбуса и через десять минут оказываюсь в уютной двухкомнатной квартире Хлебниковых. Хозяин – подвижный, хотя и немолодой, встречает меня без какой-либо тревоги и смущения. Радушно проводит в большую комнату и наказывает жене – симпатичной улыбчивой блондинке – «быстренько сообразить что-нибудь на стол».

Вскоре перед нами вьётся из красивых чашек душистый парок крепко заваренного чая, и беседа сама собой становится всё более непринуждённой и доверительной.

– Да золотые у Игоря руки! Цены им нет! – восклицает Хлебников. – Он отодвигает недопитую чашку. – Бывало, что ни поручишь ему: штамп какой сделать, или приспособление… ещё и чертежей нет порой, одна задумка – в момент справится. Посидит, покумекает, что-то прикинет, что-то примерит… Глядишь – готово!

– Значит, неплохой парень. Как же тогда всё так с ним получилось?

Хлебников вздыхает, расстёгивает на волосатой груди рубашку, откидывается на спинку стула:

– Что уж скрывать – упустили мы его. Парень работал, что надо. А коль с заданием справлялся, не подводил, а порой и выручал коллектив, то особой тревоги за него не испытывали.

Хлебников наливает ещё по чашке и продолжает вспоминать:

– Как-то раз, правда, пришёл он в цех словно после крепкого подпития. Глаза красные, веки опухли, голос сиплый…

«Что это ты себе позволяешь!» – сказал я ему. А он мне в ответ: «Извини, Пал Палыч. Так уж случилось». Ну, я и отстал. А зря. Надо было допытаться, что, да к чему. Глядишь, и уберёг бы парня.

– Только раз так было?

Хлебников неторопливо прихлёбывает из чашки.

– Так – только раз. Хотя, ребята сказывали, по ресторанам он хаживал.

– Говорят, был чемпионом города по боксу?

– Да, славу имел. Но она ведь не только радость. Иных и отравить может. Не каждый перед ней устоит, особенно когда ещё восемнадцать… Я потом с тренером схватился. Как же, мол, ты допустил, чтобы споткнулся парень. Так он меня и слушать не стал. Мол, авторитет его подрываю. По-моему, дрянной он человек. Дрянной!

Я помалкиваю, хотя полностью согласен с этой аттестацией. Сейчас мне нельзя объявлять собственные выводы. Такое мне, как должностному лицу, не положено в беседе с людьми. И я молчу.

– А вы, собственно, почему интересуетесь Игорем? Он что-нибудь опять выкинул?

– Нет-нет, – спешу успокоить Хлебникова. – Просто кое-что осталось невыясненным в его деле. Вот и хотелось бы поговорить об этом. Он ведь не один был в тот злополучный вечер. А вот назвать соучастника – не захотел. Как вы считаете – почему?

Хлебников отставляет в сторону чашку.

– Всяко может быть… – говорит задумчиво. – Парень-то он душевный, даром что сиротой рос. Может, пожалел того, вот и умолчал. Я Игорька знаю: горе у кого, или забота большая – всего себя человеку отдаст. Уж очень отзывчивый. И помяните моё слово: здесь тоже что-нибудь такое случилось… Вы с ним будете говорить?

– Буду.