Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018

Как там Марина… Марина милостью вашей милости не попала в сомахранилище, чтобы стать впоследствии сосудом для какого-нибудь Шопенгауэра или Эйнштейна, – и это плюс. Однако Проводник слишком часто интересовался здоровьем своей протеже. Подозрительно часто, и это минус. Ты давно заподозрил, что Психопомп проводил на тебе и на ней извращенный эксперимент. Ученые не раз пытались вырастить в обнуленных новый психос. Ни к чему хорошему их попытки не приводили. Обычно все заканчивалось одержанием, да еще таким, что сому после этого можно было пустить разве что на удобрения. И вот Психопомп дозволяет держать обнуленную дома. Советует читать ей детские книжки, петь песенки. Ты болезненно поморщился. Петь песенки. Играть в ладушки. Обращаться, как с новорожденной или с грудным ребенком. Что самое страшное, его метод работал. Марина уже улыбалась тебе, гулила, сучила руками и ногами. Головку держала хорошо. Как трехмесячная, сказал тебе удивленный врач. Глядишь, еще полгода-год – назовет папой. Но женой уже не станет никогда.

– Марина отлично. Спасибо, Крылатый бог. Принесу тебе в жертву черного козленка, – ответил ты.

– Принеси-принеси. Да не забудь слить кровь в бронзовую чашу, а не в больничную утку, как сделал в прошлый раз, – осклабился меченый Гептарх, любитель нездоровых экспериментов. – И еще одно. Ты, кажется, задумал обратиться за помощью к Трехтелой? Так вот, не ходи.

Не поперхнуться тебе, кажется, помогла лишь натренированная годами выдержка. Рассеченная шрамом физиономия расплылась в широкой улыбке. Пугающе обаятельной и искренней.

– Что? Естественно, я знаю о намерениях своих сотрудников раньше, чем они сами узнают о них. Быстрый я бог, в конце-то концов, или хрен звериный? В общем, повторяю, не ходи к ней. Помочь не поможет, а оттрахать попытается.

– Ей что, трахать некого? – угрюмо удивился ты.

– Почему некого? Весь полис. Вся страна. Весь мир. Но это не отменяет приятности каждого отдельного случая.

– Ха-ха… Орфика изловить?

– Зачем его ловить? Сам подтянется. Этих зануд хлебом не корми, дай толику внимания.

– А если это он?

– Кто – он?

– Ты понял.

Гептарх нахмурился, тяжело оперся ладонями о стол и встал во весь свой немалый рост. Плечи такие, чтобы как раз загораживать восходящее солнце. Серебро и медь в его волосах вспыхнули, словно и впрямь за спиной божества разгоралось рассветное зарево.

– Не он.

– Откуда тебе знать?

«И если знаешь – отчего не говоришь кто?!»

– Повторяю, мой цербер, в сто сорок четвертый и последний раз – не ищи. Найдя, познаешь страдание и горе.

– А сейчас я познаю радость и восторг, что ли?

– Все познается в сравнении, – с невеселой улыбкой ответил Гептарх.

* * *

Самым идиотским в вызове Трехтелой было не сердце черного козленка, и не пакет куриных сердечек из ближайшего супермаркета, и даже не необходимость искать относительно безлюдный перекресток трех дорог (пришлось в кои-то веки выкатить из гаража служебную «Арму» и выехать за Большую Ижору, где сходились шоссе, грунтовка и еле заметная тропка, ведущая в кусты), а вот этот гимн. Идиотизм заключался в том, что его написал трижды проклятый Орфей-кифаред еще во времена своего служения и эгинских мистерий.

Зарыв на перекрестке дары, экзорцист отступил на семь шагов, в тень сосновых ветвей, и гнусаво затянул:

Я призываю Тебя, о Разящая метко Геката,
Три заповедных пути предержащая грозная Дева,

Сжалься, сойди к нам в земной ипостаси, морской и небесной,
В пеплосе ярком: своей желтизною он с крокусом спорит.
Души умерших из бездн увлекая вакхической пляской,
Бродишь, Персеева Дочь, средь могил затевая охоту…

Выводя унылый речитатив, цербер думал о том, что Трехтелой богиню прозвали вовсе не из-за мифических голов льва, кобылы и собаки, а из-за того, что слишком часто она сливалась с обликом Лучницы, а та, в свою очередь, Темной Госпожи. Так и ходили втроем по ночному небу. Впрочем, в небе в последнее время их видели редко, то ли из-за хронической непогоды, то ли из-за любви к ночным утехам.

Сегодняшняя ночь, однако, была исключением. Лучница, Селена, Темная Госпожа, выглянула из-за слоистых туч, интересуясь ритуалом и тем, какой безумец осмелился прервать ее небесный путь. Потом тучи на мгновение заслонили луну – а уже в следующий миг на перекрестке нарисовался бледный силуэт.

Полные губы Гептархи раздвинулись в усмешке. Цербер подумал, что с их последней встречи богиня удивительно похорошела. Сколько смертных красавиц успела впитать ради этих собольих, крутой дугой бровей, ради оливковой кожи, копны смоляных волос и миндалевидных глаз с влажным, переменчивым блеском? От полногрудой, пышнобедрой фигуры Трехтелой исходило слабое сияние. Ах да, луна. На всякий случай он поднял голову и взглянул в разрывы туч. Луны на небе не было.