Дозоры

Я вздохнул и закрыл глаза. Потом открыл один глаз и покосился на подлокотник. Бокал Гесера, из которого он пил, был полон.

Все-таки это была иллюзия, а не шеф во плоти. Просто очень-очень тщательная иллюзия.

Я взял бокал Гесера и выпил одним глотком. После чего закрыл глаза и уснул.

Контроль таможенный, контроль пограничный, контроль для Иных… Я вышел из Шарля де Голля, встал в хвост коротенькой очереди к такси и набрал дежурного.

На связи по-прежнему был Павел.

– Что, уже в Париже? – с нескрываемой завистью спросил он. – Тепло там у вас?

– У них. Да уж, теплее, чем у нас. Плюс пять примерно. Где Егор?

– Тебе адрес?

– Нет, мне надо знать, где он сейчас. Точнее – где будет через час.

Паша картинно вздохнул:

– Предупреждал бы заранее… Через час Егор будет ужинать поблизости от здания Биржи. Учти, это не предвидение, это перехват его разговора. Он встречается с каким-то другом, они собирались пообедать.

– Ух ты, – сказал я. – Красиво живут простые русские фокусники! Селятся в Париже, ужинают в центре…

– У него на счете меньше сотни евро, – скептически сказал Паша. – Так что – фокус не удался.

Подошла моя очередь, я сел в такси, попросил:

– Emmenez-moi a Bourse de Paris, s’il vous plait.

Не знаю, выглядел ли я похожим на человека, который примчался из Москвы в Париж, чтобы срочно что-то сделать на Бирже. К примеру – продать пару нефтяных месторождений, а купить завод по производству одеколона и виноградник.

Наверное, все-таки нет.

Пару раз темнокожий водитель пытался завязать со мной разговор. Спрашивал, первый ли раз я в Париже, откуда прилетел и нравится ли мне во Франции. Я отвечал односложно, признавшись, что не первый раз, прилетел из Москвы и во Франции мне нравится.

Последнее сразу вызвало симпатию водителя. Настолько, что он принялся напевать что-то о «прекрасной Франции», видимо, абсолютно классическое, ибо даже я эту песню слышал.

Еще лет сто назад, наверное, такой французский патриотизм темнокожего человека воспринимался бы с иронией. Сейчас – в порядке вещей.

Может, стоило и Иным раскрыться? Ну, в пятнадцатом веке – рано, нас бы жгли на кострах. И в двадцатом могло нехорошо получиться. А в двадцать первом-то чего? Гомосексуализм – можно и почти что нужно. Черный, желтый цвет кожи – прекрасно. Отсутствие конечностей, тяжкие болезни – повод максимально втянуться в общественную жизнь. Любые религии, почти любые убеждения (ну, конечно, если ты в Европе проживаешь).

Что тут особенного в Иных? Ну, умеем кое-что. Так атомная бомба все равно посильнее будет, а спецслужбы позагадочнее.

Приняли ведь люди факт, что городом или страной управляет мужик, входящий вечером в спальню с другим мужиком. Приняли бы и Иных, способных входить в сумрак.

В конце концов, мы бы могли распустить слух, что мы все – геи, сатанисты и генетически больные! Тогда нас ни в коем случае нельзя было бы обижать.

Я тихо рассмеялся.

Водитель продолжал болтать без умолку. Хвалил Париж, гордился Францией и советовал мне обязательно пить вино, а не водку. Потому что русские пьют много водки, а надо пить много вина. Только обязательно французского. Все остальные народы не умеют делать вино. Только в Алжире еще умеют. А больше нигде. Русские делают водку, британцы – виски, американцы – бурбон. Это все плохо, хотя водка еще ничего. А французы делают вино, коньяк и кальвадос. Хотя он этого ничего не пьет, потому что мусульманин. Разве что немножко вина и немножко кальвадоса. И то не в пост. Но всегда готов рассказать пассажиру про хорошие напитки. Особенно когда видит, что пассажир любит и умеет выпить.

– Да вы что, сговорились… – тихо сказал я. Достал смартфон, включил программку «Зеркало», мысленно усмехнувшись аллюзиям. Посмотрел на свое лицо.

Мятое лицо, верно. Усталое. Круги под глазами. Глаза красные, невыспавшиеся.

Тяжело далось мне посещение школы.

Ну да, можно принять за конченого алкаша.

– Спасибо за советы, – сказал я. Мы ехали уже по центру Парижа, надо было собраться. – Я обязательно попробую все то, что вы советовали.

Закрыв глаза, я вытащил из глубин памяти образ Егора – каким он был в тот миг, когда я его впервые увидел. Лицо, рост, фигура, одежда – все это было не важно.

Аура остается с человеком навсегда. Ее формирование заканчивается годам к двум-трем (иногда чуть раньше, иногда чуть позже), и в дальнейшем ее слепок надежнее отпечатка пальцев. Да, меняются цвета – в зависимости от настроения и состояния человека, но общий рисунок все равно неизменен.

Так бывает со всеми, кроме людей с неопределенной судьбой. Уже в том возрасте, когда я впервые увидел Егора, в двенадцать лет, такие ауры практически не встречаются. После двадцати их вообще невозможно увидеть. Но Егор, насколько я помнил по случайной встрече несколько лет назад, по-прежнему был неопределенным.