ДПП (НН)

Добравшись до купе, Степа рухнул на свое место. Полежав на спине, он понял, что не уснет, и вытащил из портфеля «Братьев Карамазовых». Он никогда не читал этой книги, хотя помнил, что в детстве смешил родителей, выговаривая ее название как «Братья Кармалазовы», а потом раза два писал по ней сочинения в школе («мучительные раздумья большого художника о судьбах России и духовных поисках живущего в ней человека», высший возможный балл – «три» за содержание, «четыре» за грамотность).

Сейчас, наверное, поздно было начинать. Но слушать радио было скучно, и он открыл том на неизвестно кем и когда заложенной странице:

«Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, и определить нельзя потому, что бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут… Иной высший даже сердцем человек и с умом высоким начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским…»

Степа понял, что по радио как раз крутится песня этой самой Мадонны, словно состоящая из заголовков бизнес-ньюз, которые сами собой разворачивались в его голове в чугунные информационные блоки:

«You know that we are living in a material world,

And I’m a material girl…»

«Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы…»

«You know that you are living with a material girl,

And this is a material breach…»36

Степа поднялся и с такой силой выключил радио, что круглая ручка осталась в его кулаке. Он швырнул ее в угол. «Какие там идеалы, боже мой», – подумал он и стал читать дальше:

«Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотою. В содоме ли красота?»

Степа уронил книгу и застонал:

– Ах, если бы, Федор Михайлович! Если бы!

34

Утром Степина машина попала в пробку на Пушкинской, и он задремал за спиной шофера. Придя в себя от гудков, он несколько секунд не мог понять, где находится, пока не увидел рекламу пепси-колы со словами «Бери от жизни все!».

При виде бутылки в руке лирического героя Степа провалился в ассоциации, которые заставили его так сложно наморщиться, что сидевший за рулем соседнего джипа человек заерзал на месте и несколько раз нервно просигналил.

Когда машина тронулась, Степа вспомнил, что в обитой шелком коробке остался еще один лингам победы, такого же цвета ультрамарин, как этикетка на рекламе. Цвета удачи, хотелось бы верить… Но оснований для веры было мало.

«Что теперь? – подумал он. – Непонятно. Как в песне – и не разберешь, пока не повернешь… Фу…»

Мюс на работе не оказалось. Степа открыл дверь в бухгалтерию, и на него выплеснулись брызги чужого спора:

– Да чего он гонит-то? А раньше русский человек что, не был табуреткой? Не просто табуреткой, а стульчаком с большой дырой посередине…

Где Мюс, в бухгалтерии не знали. Бледная бухгалтер сказала, что второй день звонит Сракандаев, интересуется, когда Степа будет на месте. В контрольном отделе тоже ничего не знали про Мюс. Зато на ее столе в приемной лежал огромный букет роз, перевязанный муаровой лентой с вытисненным золотым осликом – за полчаса до приезда Степы его доставил курьер из «Дельта-кредита». Кроме того, с букетом прибыло письмо.

Тихо выругавшись, Степа взял его и пошел в кабинет – читать. Письмо, отпечатанное на розовой японской бумаге, было следующего содержания: