Драгоценность, которая была нашей

Группа опять, по-видимому, полностью соглашалась с предложенными изменениями, и Ашенден перешел к последнему вопросу. Просьба ко всем проставить новое время для ужина: он состоится пораньше («Это правильно, миссис Роско?») — не в 20.00, а в 19.30. К ним присоединятся три члена попечительского совета Эшмолеана, и он будет считать, что на этот заключительный ужин придут все, а если кто-нибудь не собирается, то убедительная просьба сообщить ему. Он знает, что этот ужин был объявлен как бы вне программы, по выбору, но ввиду...

Десятью минутами позже, уже в забитом людьми вестибюле гостиницы, миссис Роско не сумела справиться с децибелами своего голоса, обращаясь к королю бекона из Сакраменто:

— Фил, мне сказали, что в автопоезде мы будем сидеть по двое...

— Ага! О’кей, Джанет. О'кей.

Глава шестнадцатая

Проходя здесь, вы зрите великих ученых, естественников и гуманитариев, государственных мужей, мыслителей, писателей, актеров, монархов и мучеников, ставших частью оксфордской истории. Перед вами промелькнут люди, которых вылепил Оксфорд и многие из которых, в свою очередь, помогали лепить мир.

Лорд Дженкинс из Хиллхеда. Рассказ об Оксфорде

В 9.50 Седрик Даунс во главе потянувшихся за ним туристов проследовал по ступенькам «Рандольфа», повернул направо и перешел улицу. Перед самым памятником Мученикам он остановился.

— Вот здесь... — Он указал на массивный чугунный уличный знак, на котором белыми буквами было написано «Магдален-стрит», и группа скучилась вокруг него. — Все, ну, почти все знают, что она произносится: «Модлин-стрит»[8] как будто в ней есть что-то сентиментальное, печальное. Так называют ее водители автобусов. А в восточном Оксфорде у нас есть Магдален-роуд, и те же самые водители автобусов называют ее «М-а-г-дален-роуд». Я рассказываю вам это, друзья, только для того, чтобы показать, что не все здесь так просто, как кажется на первый взгляд. Двинулись дальше!

— Я этого не знала, Фил, — заметила Джанет Роско, так тихо, как будто хотела, чтобы слышал только один он. — Очень интересно.

Группа проследовала на Брод-стрит, где Даунс снова остановился, на этот раз прямо перед домом директора колледжа Бейллиол.

— Здесь, слева от вас, вон там, на стене, доска, то самое место, где были сожжены на костре Латимер и Ридли, а позже и Кранмер, это было в 1555 и 1556 годах. Дату совсем легко запомнить, правда? Вы можете видеть это место, крест... Видите? Прямо посредине дороги.

Вся группа притихла. Те, кто обладал достаточно сильным воображением, представили себе, как сизые языки огня, извиваясь, змеями устремились  к небу и как потом вдруг вспыхнули длинные, ниже колен рубашки на мучениках, а другие, наверное, слышали душераздирающие крики жертв, живую плоть которых поглощает жар... Несколько секунд все стояли, как бы потрясенные словами Седрика Даунса. Возможно, на них подействовало то, как он произнес их — скорбно, просто и с большим достоинством...

— Ну, вот мы и пришли! Ходить больше не придется. Он показал на тройную арку входа в трехэтажное здание, в котором размещался Музей истории  Оксфорда.

В тот же вечер мисс Джинджер Бонетти написала пространное письмо своей замужней сестре в Лос-Анджелес, некой миссис Джорджи Бонетти, вышедшей замуж за человека по фамилии Бонетти, Антонио Бонетти (бывает же такое совпадение, и Морс получил бы большое удовольствие от этого, потому что обожал совпадения, но, поскольку мисс Джинджер Бонетти не суждено больше сыграть какую-то роль в дальнейшей судьбе Волверкотского Языка, то этого не случилось).