Драгоценности Парижа (СИ)

Между двумя молодыми людьми подобно ручью потекли светлые чувства, чистые струи из слов смешивались в них, образуя единый поток. И никто не волен был войти в него, чтобы прикоснуться к этому таинству природы, только царица всего земного могла изменить русло. Всего лишь русло, но поменять вкуса даже природа была не в силах. В этот момент в лесу перед скалами послышались звуки шагов, кто–то направлялся к водопаду по тропинке между деревьями. Со стороны маленькой чинаровой рощи донеслось собачье повизгивание, там поднялась в воздух стая худых после весенних игр фазанов.

— Уходи, любимый, завтра я буду ждать тебя здесь, — испуганно вскинулась горянка, на пылающем лице ее тревожно вздрогнули ресницами выразительные глаза.

Глава пятнадцатая

Панкрат поправил папаху и в неслышном прыжке одолел протоку, скоро широкоплечая фигура его скрылась в зелени кустов, лишь гибкие ветки подрагивали в такт кошачьим шагам. Казак торопился к берегу реки, нужно было успеть переплыть ее между утренними салатами–намазами, пятикратно отправляемыми в честь Аллаха правоверными в течении одного дня. В остальное время за берегами следили десятки глаз с обеих сторон. Он почти добрался до места перед поросшей осокой заводи, оставалось перебежать саженей десять открытого пространства, чтобы раздеться и войти в воду, когда за спиной раздался треск ломаемых сучьев. Кто–то большой и сильный гнался за ним, не разбирая дороги. Пускаться вплавь показалось опасным, Панкрат спрятался за корявым стволом карагача, выдернул из–за спины пистолет. Это был привезенный из Парижа подарок отца с изогнутой ручкой и многогранным дулом с прицельным выступом на конце. Отведя курок назад, урядник припал на одно колено, всмотрелся в чащобу. Треск приближался, незнакомец рвался к реке, не соблюдая острожности, и когда вылетел на прибрежный откос, казак испытал чувства охотника, взявшего на прицел крупную дичь. В двух саженях от него переводил дух мускулистый чечен с крашеной бородой, усами и ногтями, который набивался в женихи к Айсет. Девушка при встречах так живо описывала его портрет, что ошибиться было невозможно — мощное туловище на толстых коротких ногах покачивалось с боку на бок, длинные сильные руки будто приготовились кого–то хватать, узкий лоб и чугунный затылок дополняли угрюмую картину. Шеи у горного человека почти не было, она ушла в покатые плечи, в ладонях он зажимал старинное ружье с кремневым запалом. Панкрат прикинул, что пороху на полку соперник еще не насыпал, иначе тот распылился бы по тропе, значит, у него имелось первоначальное преимущество. К тому же, абрек стоял спиной, подставляя ее под любой вид оружия. Долго раздумывать не имело смысла, ко всему, вдали снова послышался нетерпеливый собачий лай — то ли пес замешкался с добычей, то ли на некоторое время кто–то удержал его насильно.

— Эй, ночхой, повернись ко мне лицом, — по татарски сказал Панкрат.

Как и все терские, гребенские и сунженские казаки, поселившиеся на Кавказе с незапамятных времен, он знал местные языки не хуже родного русского. Недаром только это обстоятельство, да еще сила духа, отличали вольных русских людей от кавказцев. Женщины по кацапско–хохляцко–москальски повязывали лишь головные платки, остальное — одежда, повадки, весь уклад жизни — были заимствованы у горцев.

Абрек развернулся, зашарил глазами по стволам деревьев с кустарником, пальцы не переставая раздергивали мешочек с порохом, но подавшего голос он по прежнему не замечал. Панкрат окликнул преследователя еще раз, он звал его по одной причине — тот был соперником, значит, имел право на честный поединок. Он подождал, пока противник зарядит винтовку.

— Где ты прячешься, гяур, — тот наконец настроил ружье, в поисках цели поводил дулом по зарослям. — Выходи, поговорим по мужски.

— Здесь я, медвежий выпестыш, не туда смотришь.

Казак вышел из–за карагача, не опуская пистолета, сделал пару шагов навстречу сопернику. И тут–же последовал выстрел, пуля чиркнула по щеке Панкрата, оставив на ней длинный след. Он присел, в следующий момент трезвая мысль принудила его напружиниться. Больше чечену палить было не из чего, он и сам это понимал, выдергивая из ножен турецкую саблю.

— Неверный гяур, я разрублю тебя на куски как паршивого барана, — оскаливая зубы, брызнул он белой пеной. — Ты был у ручья и ты посмел разговаривать с моей невестой.

— С прекрасной Айсет беседовал я, — не нашел нужным отпираться казак, смахнув рукавом черкески с лица кровь, с нотами превосходства в голосе добавил. — Завтра я переправлю свою любимую девушку на левый берег и она станет моей женой.

— Этого не будет никогда!