Драгун, на Кавказ!

Пород у кавалерийских лошадей очень много, здесь, на Кавказской линии, их основных четыре. Это две местные, выведенные горцами: карачаевская и балкарская, одна закавказская – карабахская, ну и наша казачья, донская. У господ офицеров есть ещё и арабские скакуны, и туркменские ахалтекинцы, и наши орловские рысаки, встречаются даже английские или немецкие кони. Но вам, полковым драгунам, доведётся ездить верхом только на местных. Драгунская лошадь занимает среднее положение между тяжёлыми кирасирскими и лёгкими гусарскими или уланскими лошадьми. Она должна быть не выше двух аршин и двух вершков и не ниже двух аршин и одного вершка роста. Масть её для нас особо не важна, ибо мы есть не гвардейская, а обычная армейская кавалерия. Самые основные масти лошадей – это гнедая, рыжая, серая и вороная. Не очень принято брать в армейскую кавалерию чалую и пегую, хотя, как по мне, так это есть чистой воды предубеждение. Лошади с такой мастью работают ничуть не хуже всех прочих, и смотрятся они вполне себе достойно. Ну да ладно, ближе к делу. Сейчас вы пройдёте за ограду манежа, туда, где около навеса будете постигать все таинства верховой конской амуниции. Живую скотину вам никто мучить не даст, для этого у нас так называемые колоды – муляжи имеются.

Действительно, в дальнем конце загона за оградой стояло несколько колод, грубо имитирующих тело лошади. Имелось на них даже и какое-то подобие голов с пропилом, изображающим пасть. Вот на эти самые муляжи и учились надевать целую неделю конскую сбрую новобранцы. Сначала получалось у них «не очень». Незнакомые названия сбруи путали вчерашних крестьян: вальтрап, пахвы, мундштучные и трензельные оголовья, чепрак, трок и прочее, прочее. Но мало-помалу, с руганью и тычками от помощников берейтора дело всё же начало понемногу двигаться, и уже к концу недели каждый смог уверенно седлать «деревянную лошадь».

– Ну вот теперь вам можно доверить и живую, вашу, ту, с которой вы скоро пойдёте в боевой поход, – объявил наконец берейтор новобранцам.

– Тимоха, у нас будет свой боевой конь! – восторгался Лёнька. – Ты представляешь, настоящий, большой, драгунский, прямо как у барина. Я такого до службы только лишь у него одного и видал. С седлом и со всей богатой сбруей. Деревенские лошади чтоо, они ведь перед армейскими совсем даже неви́дные. На них-то и сёдел ни разу в жизни никто не надевал. А если в упряжь и запрягали, то только лишь в самую простую, тележную. Какая уж им верховая сбруя! Так, ежели в ночное отогнать, то за гриву одной рукой зацепишься, а другой за шею обоймёшь и ногами теснее, теснее её сжимаешь, чтобы не свалиться. Кобыла чуть было по просёлку поскачет, а у тебя аж ветер в лицо. Вот думаешь: какой же я лихой наездник! Ах и богатырь! Но если вдруг батюшка такое увидит, то выдерет он тебя, конечно, по самое не балуй! Ибо беречь скотинку надобно, а не лихачить на ней. Ведь конь – это первый кормилец в семье после самого мужика. У кого он есть, тот в деревне крепким хозяином считается.

Тимоху и самого волновала предстоящая встреча с его конём.

«Господи, я, тот, который в первый раз в жизни и на лошадь-то сел только лишь год назад, да и то ведь с трудом держался за башкира Азата. У всех наших ребят здесь хоть какой-то опыт общения с ними имеется, а мне-то как теперь быть? – тревожили его мысли. – А если я не справлюсь, а если опозорюсь? В пехоту? В самый дурацкий полк или в крепостную нестроевую команду? Нет, нужно постараться!»

Идти куда-то от ставших уже такими близкими людьми: Лёньки, Никиты, Захара или Антипа – очень не хотелось. Даже этот рыжий, занозистый Фрол был, в общем-то, совсем своим, пусть и тянуло ему иногда дать от души в ухо.

Августовское жаркое солнце коснулось огненным шаром горизонта, и по земле побежали длинные тени. Прошёл ужин, за ним вечерняя поверка, и у служивых до сна было ещё немного свободного времени. Тимофей читал купленный на местном рынке букварь, учебник грамматики и правописания, пытаясь постигнуть мудрёные правила русского языка восемнадцатого столетия. Ленька, усердно сопя, чинил сапог. Антип, сидя на топчане, мурлыкал какую-то простую песню про берёзку и чесался. Захар резал новую ложку подле светильника. В углу собралось сразу шестеро. Двое двигали на расчерченной в клетку скамье чёрные и белые кругляши, а все остальные давали игрокам громкие советы. Игра в шашки была в самом разгаре.

– После вечерней зари сразу не засыпай, – предупредил Лёньку Тимофей. – Пойдём с тобой вместе дело делать.

– Ты чего это задумал, Тимох, никак худое? – встревоженно посмотрел на него друг.

– Увидишь, – ответил тот. – Да ты не боись. Я сам всё рискованное на себя возьму, тебе только лишь послушать и поглядеть по сторонам нужно будет.

На улице совсем стемнело. Проиграли вечернюю зарю полковые трубачи. Игроки ссыпали шашки в небольшой мешочек и разлеглись по своим местам. Захар вздохнул, отложил в сторону недоделанную ложку и задул жировой светильник. Прошло немного времени, и со всех сторон раздалось мерное сопение.