Пришла телеграмма из Константинополя: виза получена, все готово к отъезду в 5:40. Мы спустились по лестнице и зашли в археологический музей, где находилась большая коллекция свидетельств о расселении греков вдоль берегов Черного моря за несколько столетий до Рождества Христова. Похожий на священника художник показал нам свою особую коллекцию картин и керамики из этого района, в частности из Бессарабии. Его фамилия Чернявский[325]. Он сказал, что сейчас для него наступили трудные времена, нет денег даже на покупку красок. «Мы здесь не нужны», – сказал он.
Мне кажется, что его картины – местные пейзажи, старая крепость под Одессой, откуда взята большая часть керамики и камней, представленных на выставке, – просто очаровательны. Мне понравились его чувство цвета, его небеса. И вместе с тем – как убого он выглядел со своими длинными всклокоченными волосами, падающими из-под старой меховой шапки на тонкое желтое лицо и длинный потертый черный халат. «Появляется новая форма искусства, – продолжал он, – никто не интересуется старым искусством или вообще искусством. Мы, художники, просто выживаем».
Еще один холодный, туманный день. Вернувшись в отель, мы хотели выпить чаю, чтобы согреться, но горничная строго заявила, что кипятка до шести не будет. По телефону мы узнали, что пришла польская виза, так что сегодня можно ехать. Поезд отправлялся в 5:40 вечера; на этом же поезде Р. К. могла бы доехать со мной до станции, на которой можно сделать пересадку на Москву. Derutra договорилась, что ее сотрудники встретят меня на границе, в Шепетовке, а затем на польской границе и, наконец, в Варшаве. Получалось, что теперь, когда поездка заканчивалась, мы наконец-то нашли эффективно работающую организацию, которая, впрочем, выставила немалый счет за свои услуги, я пришел домой в отличном настроении: наконец-то я скоро перейду – да что там, буквально переползу через границу. «Я лучше умру в Соединенных Штатах, чем буду жить здесь», – сказал я Р. К. Она не возражала, очевидно, посчитав мой случай безнадежным (к этому времени в ее обороне уже были пробиты довольно значительные бреши. Она сказала, что цель моей миссии в Россию – вернуть ее на родину). Впервые в поездке у меня дважды сошелся пасьянс. «Вот видишь, – радостно сказала Р. К., – тебе привалила удача». В пять часов пришел сотрудник Derutra и отвез нас на станцию. Провожать нас приехал менеджер компании. Вагон был не самый удачный, половину его занимали купе, а другая половина представляла собой жесткие места, на которых не было даже электричества, только свечи. Derutra дала понять маленькому и глуповатому на вид проводнику, что я – очень важная персона, что мне нужно «персональное обслуживание», и он вился вокруг, глупо поглядывая на нас своими хитрыми глазками и постоянно переспрашивая, не желаем ли мы чего-нибудь. А мы поняли, чего желал он; эти люди думают, что мы сделаны из денег. Он принес нам чай в белом кофейнике, и Р. К. сказала, что всякий русский высоко оценил бы этот отличный кипяток. Я достал кекс, хлебные палочки, лимон и сыр, и у нас получился праздник. Когда поезд тронулся, было уже совсем темно, и мерцающая свеча наполнила наше купе мягкими тенями. При этом наш неряшливый проводник ежеминутно открывал дверь, просовывал голову внутрь и спрашивал, не желаем ли мы чего-нибудь и не застелить ли нам кровати (он боялся, что господин найдет постельные принадлежности очень грубыми). Мы по крайней мере раз пять сказали ему, что пока постель нам не нужна.