Драко (ЛП)

Как-то раз они замаскировались под шифров — сервиторов, кто запоминает сообщения, не понимая, что запоминает, и рысью бежит вперёд в гипнотическом трансе.

В другой раз они прикинулись историками, дело всей жизни которых состояло в пересмотре подрывных записей и изготовлении более льстивых версий.

Так Жак и его спутники выдавали себя за других.

Они приняли обличье команды вернувшихся домой исследователей, которыми, по сути, и были.

Постоянно обманывая, притворяясь и крадя — одежду, значки, регалии — а иногда будучи вынужденными и убивать, действуя так, словно были неким тайным террористическим отрядом предателей, взявшихся проникнуть поглубже в святая святых. Ме’Линди, как ассасин-каллидус, была в этом деле бесценна.

Всё чаще и чаще они проходили мимо жрецов, военачальников, астропатов, схоластов и их свит, отпрысков, слуг.

Однажды, в качестве исключительной хитрости, Жак притворился инквизитором — а потом с потрясением вспомнил, что и сам им является на самом деле.

Могли ли они попробовать — зайдя уже столь далеко — сдаться офицеру Адептус Кустодес и таким образом добиться аудиенции у командира тех высокопоставленных воинов, что охраняют сам тронный зал? Могли ли они открыться?

Но руки заговорщиков могут легко дотянуться и до офицера последних защитников трона.

Кроме того, путь их проникновения сейчас приобрёл собственную, совершенно странную динамику — почти самоподдерживающийся импульс.

Усталость превратилась в обезболивающее. Постоянная тревога помещалась в некий постоянно забивающийся отстойник души, где она парадоксальным образом мутировала в стимул.

Жак ощущал себя так, словно пробивается на дно океана, где давление измеряется уже в тоннах. И всё-таки он и его спутники двигались по сияющему пути — в том состоянии души, что менялось между сном и кошмаром и определённо перестало быть обычным сознанием.

Этот путь был ярко освещён для них самих, но скрыт от чужих, так словно дорога на волосок отделялась от реальности, так будто они шагали по какому-то извилистому коридору, который был встроен во дворец, однако шёл параллельно настоящему миру дворца.

Карта Жака вела его, словно компас, и в жидких кристаллах за Первосвященником с молотом теперь висела тень фигуры на троне, которая всё больше и больше напоминала Императора, словно другая карта из аркана сливалась с картой-указателем Жака.

— Мы в трансе, — тихо сказал как-то Жак Ме’Линди, пока они отдыхали. — В трансе, ведущем нас к цели. Словно некий голос говорит мне: «Приди».

Он воздержался от упоминания эха других голосов — тени голосов — которые вроде бы не соглашались.

— Мы следуем по наивысшему идеалу пути ассасина, — согласилась она. — Пути хитроумной невидимости. Это вершина достижений для любого ассасина моего храма. Его целью должна быть наша смерть, я думаю. Ибо образцом совершенства для ассасина может служить та, что после долгих и страшных поисков и тонких ухищрений выследила никого иного как самое себя и безукоризненно сразила.

— Ха! — отозвался Гримм и сплюнул.

Гугол, в свою очередь, поражённо втянул голову в плечи.

Нельзя описать точный маршрут, которым они шли, о нет! Это было бы страшное предательство. Возможно, только возможно, что тот самый путь к Императору, тот однозначный маршрут существовал лишь для Жака и его товарищей в конкретный срез времени, более никогда не повторимый.

Товарищей. Четыре члена странно сроднившейся семьи… которые когда-то были совершенно чужими друг другу и вскоре снова могли стать чужими. Жак — отец, познавший истинную любовь лишь однажды. Гугол — беспутный младший братец. Ме’Линди — дикая, свирепая мать, которая носила в себе отнюдь не дитя, но вживлённые черты чудовищного обличья. И Гримм — ребёнок в теле недолюда.

Вот наконец и мрачное великолепие. Вот она — сама Колонна Славы.

Под куполом столь высоким, что облака скрывали фрески на арках, тонкая башня из многоцветных металлов возносилась на полкилометра ввысь. Доспехи Белых Шрамов и Имперских Кулаков, погибших, защищая дворец, девять тысяч лет назад, усеивали колонну. Внутри этих разбитых доспехов всё ещё лежали их кости. Их черепа всё ещё скалились из-под открытых лицевых щитков.

Толпы юных псайкеров, закутанных как аколиты, молились там под зорким присмотром наставников. Скоро этих псайкеров поведут дальше, где подвергнут привязыванию души и смертным мукам, ослепят и освятят для службы.

Отряды императорских кавалеров в шлемах стояли, вытянувшись по стойке «смирно», бдительные, вооружённые болтерами и плазмаганами, в чёрных плащах, обвивающих древние, покрытые богатой резьбой силовые доспехи. Нестройная музыка гонгов и арф — грохот, звон и перебор струн — вибрировала в унисон с биением древних, боготворимых машин. Чадили благовония.

Жак сейчас был одет в костюм секретаря кардинала, Ме’Линди была сестрой битвы Адепта Сороритас, Гугол — мажордомом кардинала, а Гримм — закутанным в одежды техножрецом.