Она оглянулась на Чарли и Билла. Слухи действительно ходили — семья Чарли Уизли вот уже девять лет жила вместе с холостым Биллом Уизли в Египте, и с тех пор пополнилась на несколько человек — сыновей Фрэнка и Рона, вторую дочь Элис и младших мальчишек, близнецов Уильяма и Чарльза. Блэйз Уизли сравнялась с Молли Уизли и, кажется, собиралась ее переплюнуть. Судя, впрочем, по Биллу и Чарли, слухи были чушью. Братья никак не походили на людей, спорящих из-за женщины. Они шли рядом и тихонько переговаривались, иногда поглядывая на Драко. Потом вдруг Билл резко обнял брата. Лицо у него при этом было такое, словно кто-то собирался сию же минуту вырвать Чарли у него из рук.
Качнув головой, Гермиона посмотрела на Паркер. Нет. Это определенно был другой человек.
В этот момент Паркер — она сидела на корточках перед своей светловолосой крестницей и завязывала ей распустившийся шнурок на ботинке — подняла голову и посмотрела прямо на Гермиону. В синих глазах был вызов.
Вызов. Это и правда был вызов. Гермиона сказала себе тогда, что не поддастся ни одной звукозаписывающей компании. Она представляла себе лицо Сольвейг, если вдруг та увидит Гермиону в образе Бритни Спирз или пусть даже бардессы с гитарой… Нет. Гермиона не собиралась ни под кого подстраиваться. Она хотела всех подстроить под себя.
Ей не стоило особого труда набрать команду из университетских талантов. Труднее было убедить их, что музыка важнее учебы. Она представляла себе, что сказал бы Рон, если бы ее услышал — наверное, тогда это было единственным, что могло вызвать у нее смех.
Полгода спустя был готов первый альбом. Десять месяцев спустя она сама нашла фирму, согласившуюся его выпустить небольшим тиражом. Год спустя альбом вышел, и успех накрыл «Грейнджерс бэнд», как волны Красного моря накрывали Гермиону Грейнджер и Сольвейг Паркер на пляжах в Шарм-эль-Шейхе.
— Грейнджер.
Кивок.
— Привет.
Еще кивок.
— Как жизнь?
— Нормально.
— Как твой муж?
— Он в полном здравии, спасибо.
— Где вы живете?
— О, это страшная тайна. Чтобы не пронюхали журналисты.
— Ага…
Простая вежливость требовала что-то спросить со своей стороны, и, не поднимая головы, Гермиона произнесла:
— А ты по-прежнему в Хогвартсе?
— Нет, — чуть помедлив, отозвалась Сольвейг. — Я сейчас живу в Лондоне. Пишу маленькие рассказики для одного литературного журнала. Маггловского.
— А что по этому поводу думает Снейп? — не удержалась Гермиона.
— Я не знаю, — Сольвейг пожала плечами. — Я же не умею читать мысли.
— Ты одна?
— Кошка считается?
— Только если это — профессор МакГонагалл.
— Тогда одна.
— А почему? — Гермиона наконец подняла голову. Сольвейг пожала плечами.
— Так сложились звезды, — и, помолчав, добавила: — А я всегда думала, что ты пригласишь меня на свою свадьбу…
«Нет, — подумала Гермиона. — Нет. Ты не должна видеть моего мужа».
Дело было в Италии, на гастролях. В самый пик жары, в час сиесты, Гермиона сбежала из гостиницы — она очень надеялась, что в этот час на улицах пустынно, и никто не станет кидаться на нее.
И правда было пустынно; опять же, как и в Египте, по улицам бродили только несколько сумасшедших туристов. Гермиона нашла работающее кафе-мороженое, вползла в него и упала на стул, наслаждаясь кондиционированным воздухом.
А потом она увидела девочку, сидящую через два стола. Нет, она не была похожа на Сольвейг ничем, кроме того, что у нее тоже были темные волосы, да и то — другого оттенка. Просто что-то в ней было… Наверное, ее тоже любило солнце.
Гермиона встала и подошла к незнакомке. Села напротив и сказала:
— Привет.
Она подняла голову, и тогда Гермиона поняла, что это не девушка, а молодой человек. Он улыбнулся и что-то ответил по-итальянски. Гермиона покачала головой в знак того, что не понимает, и протянула юноше руку:
— Гермиона.
— Сантино, — он осторожно сжал ее ладонь. Гермиона улыбнулась. Из фильма «Крестный отец» она знала, что это имя сокращается как Санни. Солнечный.
И с того дня они не расставались.
Он сидел в студиях во время записей, поджав под себя ноги, похожий на кота.
Он торчал за кулисами во время концертов и подавал Гермионе воду.
Он замечательно готовил.
Он был молчалив и улыбался редко, но так, словно всходило солнце.
И ни одной песни о любви не было для него.
Сегодня он ждал ее в гостинице — Гермиона просила не ходить с ней на кладбище.
— Пойдем домой… — шептала Сольвейг-младшая и тихонько тянула своего отца за рукав. Драко не слушал — он смотрел на ворота кладбища, словно они могли открыть ему тайну жизни или смерти. «Не хочу на него смотреть, не хочу, не хочу, не хочу», — заныло что-то внутри Гермионы. Смотреть на Драко было слишком больно. Так больно, что даже противно. Хотелось забыть о нем навсегда. Там было слишком много горя…
Мимо Гермионы, на мгновение одарив ее коротким взглядом, метнулась Паркер, и в это самое мгновение Гермиона прочла в ее глазах то же самое, что только что подумала сама. Сольвейг Паркер тоже не хотела видеть тяжкое горе своего лучшего друга. Слишком много… Слишком.