Дракон должен умереть. Книга I

Олав, старший сын Ингрид, ушел из дома, как только ему стукнуло шестнадцать. В этих краях он уже считался мужчиной и был таковым во всем, что требовали от него родная деревня и родное ремесло. Но он хотел большего. Его настоящий отец не отказался от него — он погиб за несколько недель до его рождения, оставив на лице Ингрид глубокую вертикальную морщину между бровями. Олав, принадлежащий к этому миру ее скорби и тоски, а не к миру спокойной размеренной жизни с отчимом, отчаянно хотел вырваться из него — и потому еще в детстве решил уйти из дома, как только станет достаточно взрослым. Ингрид знала об этом — но не возражала, не потому что не могла, а потому, что не хотела. Ей казалось, что с Олавом уйдет последняя, слабая, неискоренимая боль. Но то, что нам кажется — лишь призраки наших мыслей. Она думала лишь о том, чтобы боль ушла — она не догадывалась о том, что на ее место придет новая. Морщина залегла глубже.

Хуже всего было то, что Кэйя — единственная дочь в семье, — была привязана к Олаву больше, чем к своим родным братьям. Было ли дело в том, что он был чуть чутче их, как был чутче его отец, или просто в том, что он был самым старшим и самым мудрым из всех — но девочка скучала по нему чуть ли не так же сильно, как и его мать, ждала его каждый день из моря и каждый день расстраивалась, когда он не возвращался. Сейчас, спустя полгода, она уже не бросалась всякий раз к морю при виде лодок, но Ингрид видела разочарование на ее личике каждый раз, когда Олава не было среди рыбаков.

До того дня, как к ним не пришла Джоан.

— Ты заменила ей Олава, — тихо сказала Ингрид. — За это я буду кормить и одевать тебя, обогревать и защищать ровно столько, сколько ты этого захочешь. Но ни днем дольше. Ты имеешь право уйти, когда пожелаешь. Только предупреди Кэйю, как следует. Олав решил, что лучше не прощаться. Но он был не прав. Всегда лучше прощаться.

Джоан медленно кивнула и вышла на улицу, не говоря ни слова. Был вечер, с моря дул ветер, кидавший в лицо мелкий песок. Джоан села на краю дюны, как садилась уже много дней подряд, и застыла в абсолютной неподвижности. Этим умением она овладела в совершенстве — застывать.

Она услышала топот ног, визг и писк задолго до того, как дети показались на пляже. Пришлось встать и спуститься на берег — она знала, что Кэйя все равно потребует от нее идти играть. Дети подбежали, закрутились вокруг нее, как чайки вокруг выступающих над водой скал. Кэйя, как обычно, уткнулась в ноги, но общая игра была слишком интересной, и она тоже закрутилась вместе со всеми, и крутилась до тех пор, пока Джоан не взяла ее за руку и не повела домой.

— У тебя есть для меня подарок? — спросила Кэйя бесхитростно и совершенно бескорыстно.

Джоан слегка улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Но я надеюсь сделать тебе самый лучший подарок.

— Какой? — пискнула Кэйя возбужденно.

— Увидишь.

***

Она стояла и смотрела, как набегающие волны растекаются жидким золотом по мокрому песку, изредка касаясь ее босых ступней мимолетным холодом. Солнце уже медленно опускалось в воду — куда правее, чем в тот раз, когда Джоан впервые наблюдала его здесь. Но и тогда, и сейчас в движении светила была неотвратимая медлительность, величие предопределенности.

Солнце всегда будет садиться в эти воды. Все закончится, песок превратится в пыль, камни станут новым песком — и все равно волны будут жадно ждать, когда красный диск растворится на их поверхности, растекаясь последним неверным теплом по холодной глади...

«Глупости, — подумала Джоан, прерывая саму себя. — Когда пасмурно, ничего нигде не растекается. Темнеет — и все».

Она вздохнула, распрямила плечи и попробовала сосредоточиться.

Так, как учил Сагр.

Сосредоточиться — и одновременно отпустить свои мысли. Потянуться следом за умирающим солнцем, над бесконечной темнеющей водой, и там, за тысячу миль от берега, услышать...

...как воздух застывает над морем бесконечной толщей ночной тишины...

...как тяжело вздыхают киты, на мгновение протекая над волнами темным всплеском плоти...

...как колышутся на глубине водоросли, пропуская сквозь себя серебристые косяки рыб...

Johaneth.

Голос дракона зазвенел в голове, распадаясь на сотни смыслов и значений. Джоан вздрогнула, инстинктивно пытаясь спрятаться от этого многозвучия. Ей понадобилось усилие воли, чтобы не ослабить концентрации и не разрушить связь.

«Мне нужна твоя помощь».

Плохо. Ей плохо давалась речь драконов. Каждое слово звучало грубо, топорно, однозначно.

Но дракон как будто и не заметил этого. Джоан могла ошибаться, но ей показалось, что в его сознании она почувствовала... дружелюбие?

Я слушаю тебя, Последняя.

И снова она не смогла сразу даже понять, что он говорил. Там было и согласие, и интерес, и знание, о чем она хочет просить, и понимание, что ей нужно сказать это самой.