Дракон должен умереть. Книга III

Они не разговаривали после этого несколько дней. Сначала Генри решил, что он не будет приходить в кабинет королевы, пока она сама не извинится перед ним. Но Мэри Тойлер взяла за правило возникать на его пути, куда бы он ни шел, и в конце концов Генри вынужден был скрыться в королевских покоях — это была единственная часть замка, в которой баронесса не решалась появляться. Генри проводил с королевой целые дни напролет, не проронив ни слова. Он пытался утешить себя мыслью, что, если королева действительно злится на него из-за Мэри, значит, она совершенно точно к нему неравнодушна. Но время от времени Генри спрашивал себя, не было ли равнодушное добродушие лучше этого холодного неравнодушия. Он не знал.

Бертрам, разумеется, все заметил. Поймал Генри после очередного заседания Совета и спросил прямо:

— Что это за баба?

Генри мог бы состроить из себя идиота и спросить «какая баба?», но вместо этого лишь поморщился:

— Бертрам, ты же прекрасно знаешь, что это за баба. Подозреваю даже, что знаешь о ней больше, чем я.

— Но ходит она за тобой.

— Она не единственная, кто за мной ходит, верно, Бертрам?

Лорд дознания не смутился.

— Завязывай с этим, Теннесси. Я вижу, что королева недовольна. А мне нужно, чтобы она была довольна. И не отвлекалась. Я не знаю, что между вами происходит — и не хочу знать, — быстро добавил Бертрам, потому что Генри успел снова поморщиться. — Но ты был единственным, кого она слушалась. И меня такой расклад вполне устраивал. Так что будь добр, разберись со всем этим.

Генри украдкой вздохнул. Он и сам бы с удовольствием разобрался.

Но пока не придумал, как.

***

Генри возвращался вечером в свою комнату. Было уже довольно поздно, и, поскольку в тот день придворные вопреки своему обыкновению не устроили никакой пирушки, довольно тихо. Генри шел по коридорам в глубокой задумчивости, пытаясь (уже который вечер подряд) решить, не стоит ли с утра помириться с Джоан. Формально виновата была она, но, с другой стороны, он прекрасно понимал, что само имя Мэри Тойлер могло вызывать у Джоан неприятные воспоминания, не говоря уже о баронессе собственной персоной. В конечном итоге во всей этой истории изначально виноват был именно Генри, и в глубине души он знал это. Но пока не мог придумать ни одного способа признать это, не уязвив свое самолюбие слишком сильно.

С такими мыслями Генри подошел к двери в свою комнату. Та была приоткрыта, и это заставило его выйти из задумчивости и остановиться. Можно было бы предположить, что в комнату зашел Ленни, но тот, во-первых, никогда не приходил в такой поздний час, а во-вторых, никогда не оставлял дверь открытой. Поэтому Генри слегка — но только слегка — насторожился и вошел в комнату чуть осторожнее и осмотрел ее чуть внимательнее, чем сделал бы это, найдя дверь, как обычно, закрытой.

И именно потому, что Генри был внимательнее, он заметил подол светлого платья, видневшегося из-за кровати.

Сначала Генри решил, что Мэри уснула, дожидаясь его прихода — но не в характере Мэри было уснуть на полу. Он наклонился и приложил руку к ее шее, пытаясь нащупать пульс. Перекладывал и перекладывал пальцы, но пульса так и не нашел. Тогда Генри поднял Мэри, и она неожиданно оказалась очень тяжелой. Он стоял с ней на руках, пытаясь осмыслить происходящее, потому что она совершенно точно была мертвой, и было совершенно непонятно, что с этим делать. Наконец Генри осторожно положил Мэри на кровать. Кликнул Ленни. Тот пришел, посмотрел на тело, кивнул и выбежал, и через некоторое время в комнате оказалось очень много людей. Бертрам, явившийся среди прочих, взглянул на тело лишь мельком, зато и пристально посмотрел на Генри. Вопросительно поднял брови. Генри яростно покачал головой. Бертрам спокойно кивнул.

В комнату вошла королева. Она смотрела на тело долго, и совсем не смотрела на Генри, сидевшего в кресле с настолько растерянным видом, что он даже не попытался встать в ее присутствии. Потом королева повернулась к Бертраму и сказала: «Так», и все вздрогнули, потому что это «так» грозило перерасти в еще несколько трупов.

Первым соображать — и говорить — начал Бертрам.

— Генри, ты утверждаешь, что, когда пришел, баронесса уже была мертва?

Генри кивнул.

— И лежала на твоей кровати?

— Нет. Она лежала на полу за кроватью.

— И ты не знаешь, что она делала в твоей комнате?

— Нет.

Бертрам повернулся к королеве.

— Во сколько лорд Теннесси покинул ваш кабинет, моя королева?

— Только что, — отрезала она.

— А во сколько предположительно скончалась баронесса? — спросил Бертрам медика, изучавшего тело.

— Точно сказать не могу, но не позднее, чем несколько часов назад.

Бертрам хмыкнул и что-то пробормотал себе под нос. Генри протянул руку к столику, на котором стоял кувшин с вином и кубок, налил себе вина и поднес его к губам.

В следующий момент кубок вылетел из его руки, забрызгав вином всю стену. Он ошарашено смотрел на королеву, которая все еще держала его за руку и широко раскрытыми глазами смотрела на кувшин вина.

— Ленни, — спросила она очень тихо, — как это вино оказалось здесь?