Куда мы летим, гадала Дени, глядя, как водная ширь сменяется раздольем Великого Травяного Моря. Что за подарок мог бы ждать ее в этих пустынных землях?
И лишь когда занимавшаяся заря осветила высокую плоскую скалу с хищным клювом, нависшую над равниной, она наконец-то поняла…
Дрогон приземлился, шумя крыльями, встревожив предутреннюю тишь, и Дени сошла с его спины, нетвердо ступая ногами по выжженной земле.
- Зачем мы здесь? - тихо спросила она, боясь ответа.
Дрогон загадочно посмотрел на нее, и она подумала, что у драконов все-таки очень странные, абсолютно нечеловеческие представления о подарках. Ей хотелось плакать. Чего еще она могла хотеть, стоя перед тем самым местом, где был сожжен Дрого? Она никогда не возвращалась сюда, ни единого разу.
- Это место смерти и рождения, - произнес черный дракон. - Место, которое помнит, живет и вечно умирает. Тид-Аран, Рана Во Времени. Ты должна закрыть ее - и дать прошлому свободу. Мы сейчас в промежутке, но вскоре время пойдет дальше. Оно не будет ждать вечно.
- Ты был рожден здесь, среди дыма и соли, - прошептала она. - Что случится, если я закрою ее? Ты… - она в ужасе повернулась к нему, вдруг осознавая. - Ты уйдешь? Покинешь меня?
- Я тебя никогда не покину, - успокоил ее первенец. - Но тебе пора попрощаться кое с кем другим.
Голова Дени внезапно и страшно закружилась, и она осела на землю, пытаясь собраться с мыслями и обрести хоть какое-то подобие твердости. Стиснув зубы, она вцепилась в сухую опаленную солнцем траву, а картины прошлого вставали перед ней как наяву.
Растрепанная Мирри Маз Дуур, мешковатая, усмехающаяся, преисполненная чувства собственной правоты. Не знающая благодарности мейега убила ее нерожденного ребенка и кичилась этим, будто подвигом: ведь она, старая мудрая женщина, спасла всех от Жеребца, Который Покроет Мир. Где теперь твоя уверенность, Мирри? Вот он, ее первенец; он родился из твоего пепла и криков, ведьма.
Ее солнце и звезды, ее Дрого - в жестоком сиянии дня над степью, окруженный бренчащими мухами, и всей жизни в нем хватает лишь на то, чтобы дышать. Ужасная подушка, некогда алая, выцветшая, в потускневшей вязи золотых цветов, наплывает, заслоняя безжизненное лицо, заслоняя мир. А она все напрягает руки, вдруг ослабевшие, обмякшие, и вздрагивает под ними прежде сильное тело, вздрагивает снова и снова, мучительно долго, пока наконец не замирает навек.
Джорах пытается удержать ее, и страх мечется в его светлых северных глазах, страх, любовь и нечто большее, нечто вечное, то, что привело его на поле мертвецов в Винтерфелле, где он спас ее - для нового мира…
Воспрявшее из прошлого пламя взревело в Тид-Аран, призывая ее снова ступить в погребальный костер, и Дени заставила себя распрямиться, а потом встать на ноги. Время не будет ждать вечно; Дрого не должен ждать вечно.
Огонь охватил ее, согрел, влил в жилы новые силы и начал срывать с нее одежду, теплую, плотную северную одежду, совсем не похожую на свадебное платье, летевшее над крупом ее прекрасной Серебрянки. Сердце запело, освобождаясь от горечи, и Дени засмеялась в костре, зажмурившись и раскинув руки.
- Луна моей жизни, - послышался голос, и она раскрыла глаза.
Пламя утихло, его гул смолк, и Дени увидела, что гора с клювом, отмечавшая скорбное место, вдруг оказалась справа, будто отраженная в великом зеркале. Степь раскинулась перед ней, разделенная на две половины: с одной стороны землю грел нежный рассвет восходящего на западе солнца, с другой темнела громада Ночных Земель, унизанная звездами. И в этой мгле слышался знакомый перезвон колокольчиков и постукивание копыт: Серебрянка, радуясь новой встрече со своей всадницей, танцуя шла бок о бок с могучим гнедым жеребцом, и Дрого улыбался Дени с высоты седла, сильный и живой. Воин, чьи волосы никогда не были острижены; муж, который всегда оставался в ее сердце; ее солнце и звезды, которые пришли с иной стороны.
Она скользнула на спину Серебрянки, и был полет по степи, как прежде, - с чем сравнить его даже ей, летавшей в высоком небе?
И было слияние разлученных так надолго - с чем сравнить его даже ей, венчанной в Вечности? Дрого был ветром, был кипящей жизнью; и когда этот день, смешавшийся с ночью, подошел к своему закату, она привела его к Дрогону и сказала:
- Это твое дитя, мое солнце и звезды. Твой первенец. Он родился из пепла убившей нас ведьмы, из твоей крови и моих слез.
- И твоя жизнь рядом с ним, - отвечал Дрого, - не со мной.
- Ты меня отпускаешь? - Дени даже удивилась собственной обиде.
- Отпусти и ты меня, - сказал он, легко вскакивая на спину своего гнедого жеребца. Конь заплясал под ним, такой же неукротимый, как его всадник. - Восход уже давно ждет меня, луна моей жизни, - засмеялся он почти яростно.
- Отпускаю, - вымолвила Дени, - я отпускаю тебя. Живи.