Дракон и солнце 2. Снег к снегу (СИ)

Боевой клич разнесся над степью, улетел в Ночные Земли, и жеребец сорвался с места, выбив комья земли своими копытами. Дрого уносился во тьму, оставляя Дени позади, ни разу не оглянувшись; он всегда решал все раз и навсегда, вспомнила она с улыбкой и поняла, что впервые может думать о нем без боли в сердце. Он ждал ее все это время; он клялся, что дождется; теперь он наконец-то свободен…

 

*

 

Нуминекс ехидно ухмылялся, щеря маленькую зубастую пасть. Еще бы: всевластная королева заявилась к драконьей стене голая и именно ему выпало снабдить ее одежкой, чтобы она смогла показаться народу на глаза, - а все потому, что он единственный, кто все еще способен пролезть в двери Винтерфелла. Людям же в таком деликатном вопросе никакого доверия, разумеется, нет.

- Обязательно надо было принести платье Сансы? - возмутилась Дени, разворачивая наряд. - Я же в нем утону!

- Но зато, смотри, корона, - улещивал ее дракончик.

Так вот ради чего все затевалось, поняла она. Нуминекс давно искал повод снова стянуть у Сансы корону Севера - и наконец-то его нашел.

- Корону оставим, - решила Дени. - А теперь лети обратно и принеси мне что-нибудь мое. И сапоги!

И, завернувшись в Сансино платье, она залезла обратно к Дрогону под крылышко. Детка, утомленный далеким перелетом, сладко спал и все равно не обращал на ее возню внимания.

Воспоминания о непостижимой то ли ночи, то ли дне, где все смешалось и перевернулось, будоражили и заставляли ее краснеть и хихикать, как юную невесту. Дени чувствовала себя так, словно снова влюбляется в Дрого, и от этого по всему телу пробегал испуганный и восторженный холодок. Оно, это тело, тоже имело свои потребности, и теперь, после всего случившегося, оно сладко ликовало и хотело еще.

Нельзя любить того, кто умер, одернула она себя. Это была одна ночь, последняя, прощальная, это был… подарок. Теперь она понимала, почему Дрогон так сказал. И все же, и все же… как сладко вспоминать…

Нуминекс вернулся, притащив в пасти помятый наряд, в который он старательно упрятал сапожки - оба черные и оба, как быстро выяснила Дени, левые.

- Да ты издеваешься, - вздохнула она, одевшись и неуклюже потоптавшись по траве неподходящей обувью.

- Сама виновата, - надулся тот. - Прелюбодейка.

- С мужем - это не измена, - отмахнулась она от обвинений дракончика.

- А с мертвым мужем - это как называется? - не отставал он.

Святотатство, подумала Дени - и опять закусила губу, разрумянившись. Образ Дрого сейчас заслонял для нее весь мир.

- Иди в богорощу, - недовольно сказал Нуминекс, - Бран что-то хотел тебе сказать.

Дени была совсем не в настроении общаться с Брандоном Старком. Но надо так надо, и она начала расталкивать сопевшего Дрогона. Тот только морщил нос, закрывался крылом и продолжал спать.

- Даже не думай звать Одавинга и Салокнира, - заявил Нуминекс. - Они опять гостят у Джендри и очень заняты. Сама дойдешь.

- В двух левых сапогах? - уточнила она, не веря своим ушам.

- Изменщица, - уставился на нее дракончик, и Дени стало ясно, что Нуминекс не простит ей такого обхождения с его любимой мамой, Джоном Сноу. Неудивительно, подумала она, Дрогон ведь Джона тоже до сих пор не простил. Что поделаешь, драконы злопамятны. И память у них долгая…

И все-таки все, что случилось там, в степях, было правильным. Ей нужно было развязать этот узел, освободить Дрого и освободить себя. А уж как именно это произошло, о том не Нуминексу судить.

Вздохнув, она поковыляла к Винтерфеллу, кутавшемуся в туманную дымку.

Перед тем, как идти в богорощу, она все-таки завернула в свои покои и оделась уже как следует. Не дело королеве хромать, как больная лошадь. Да и что такого срочного ей может сказать Бран? У него вечно всё то на сто лет вперед, то на тысячу назад…

В богороще и в самом деле ждал младшенький Старк, причем ждал прямо у входа, а не под чардревом.

- Иди, - махнул он рукой, приотпустив костыль.

- Что там? - спросила она, вдруг насторожившись.

- Послание. Лично для тебя, - ответил он и поковылял наружу, оставляя растерянную Дени за спиной.

Она с опаской подошла к чардреву, приложила руку к коре, ожидая ответа, но дерево молчало. Непонимающе оглядевшись, она заметила на изгибе белого корня крохотную деревянную уточку - маленькую грубую поделку, выструганную каким-нибудь крестьянином в час досуга.

Наклонившись, она прикоснулась к уточке, собираясь взять ее в руки, и та вдруг запела, отчего Дени шатнулась назад и плюхнулась на землю, запнувшись о корень.

- Сердце воина в нашем герое горит, - пела уточка противным голосом, торча из корней хвостом вверх. - Услышьте же, люди, придет Довакин…

Слезы внезапно и больно вскипели у нее на глазах, невольный всхлип рванулся сквозь стиснутое горло.

- Джон… - прошептала Дени, и на нее остро, будто впервые, нахлынуло понимание: он где-то там, за миры отсюда, сражается с врагом, который не по силам даже драконам, а она…

- Джон! - вскрикнула она, давясь плачем, как наяву видя перед собой любимое лицо с упрямыми несчастными глазами.

Вернись, Джон, горько плакала она. Пожалуйста, вернись…

 

*