Дракон и солнце 3. Луна, звезда (СИ)

Кактус годился. Из мякоти этой пузатой колючки можно было сделать зелье паралича, а в разрозненных записях бывшего хозяина дома даже отыскался вполне внятный рецепт и Джону не пришлось изобретать его самому. Исколов все руки, он управился-таки со зловредным растением и спустя пару часов любовался на несколько пузырьков с парализующим ядом. Оставив их настаиваться для пущей крепости, он отправился на кухню перекусить, а потом завалился на кровать с уроками Вивека.

Как и ожидалось, чтение было не из легких. Когда-то Джон уже совал свой любопытный нос в проповедь за номером тридцать четыре и ничего не понял, но и первый урок, как выяснилось, был ровно таким же бестолковым. В голове у Вивека творился чудовищный бардак с прыжками по временам и вероятностям, и одолев несколько проповедей, Джон понял, что внятной истории тут не дождешься. Это были сплошные загадки, загадки в загадках - “Первое значение всегда скрыто” - и чтобы найти ответы, Джону требовались куда большие знания, чем те, что у него были. Он даже не сразу понял, что некая Айем, упоминавшаяся тут и там, - это Альмалексия.

Но кое-что он все-таки сумел выловить из этого словесного хаоса и отложил книгу, призадумавшись.

За ложным Трибуналом повсюду просвечивали трое Принцев: Азура, Мефала и Боэтия - Трибунал истинный, изначальный, тот, что привел кимеров в Морровинд. А в Морровинде есть Красная Гора, хранящая сердце бога Лорхана - источник великой силы.

Сколько желающих найдется на такую силу? Да сколько угодно, фыркнул он сам себе, и среди Принцев Даэдра наверняка тоже есть претенденты.

И одного он знает лично… нет, как минимум - двух. А вообще-то - трех.

Решив пока не углубляться в эту мысль, Джон снова взялся за проповеди. Лучше будет сперва прочитать их целиком, книжечка-то, прямо скажем, небольшая - всего тридцать шесть уроков…

Тридцать семь, вдруг вспомнил он слова Партурнакса и поспешно перелистал страницы. Старый хитрец нарочно заострил на этом внимание, а ведь Партурнакс, как и Шеогорат, ничего не говорит просто так…

Тридцать седьмая, замер он, увидев, что это правда.

Кромешный бред, с которого началась проповедь и которого он совсем не мог уразуметь, вдруг сменился вполне членораздельным текстом, простым и, как ни странно, понятным.

“Свет изогнулся, и где-то история наконец-то оказалась отменена.”

Джон откинулся на подушку и поднял глаза к потолку, вспоминая мерцание Кель, водоворот между мирами, а следом - снег и пепел над Красным Замком и склоненную к нему черную рогатую голову. И Дени была жива, и он знал, что никогда и ни за что не убьет ее. История была отменена.

Но Вивеку такого шанса не дали. Было нечто, что этот несчастный хотел изменить, снова и снова заглядывая в прошлое, снова изгибая свет, борясь со временем, так страстно желал изменить - и не мог, ведь время сильнее смертных. Даже тех смертных, что сумели украсть чужую божественность.

Но что же Вивек хотел исправить - убийство Неревара, своего друга и вождя? Предательство - тяжелая ноша, Джон знал это, как никто другой. Но есть груз и более тяжкий, и ему он тоже был ведом. Так искалечить чье-то сознание может лишь любовь, которой не дано было жить.

Что ж, позволим высказаться самому автору, подумал Джон и вернулся к проповеди.

“Свет изогнулся, и Вивек проснулась и отрастила клыки, не желая делать себя складывающейся. Это было новым и лунным началом. И в своём Укушении она рыла туннели сквозь толщу - вверх, а потом вниз, пока её брат и сестра пятнали собой небеса, став трещинами в согласии, едой для скарабеев и Змея. Она забрала своих людей и спасла их, и сидела рядом с Азурой, рисуя в грязи подобие своего мужа…”

Джон поперхнулся, изумляясь, что действительно оказался прав. Вот оно…

Вивек тут же подтвердил: “И мироздание этих слов: АМАРАНТ.”

Амарант, любящий… На этом последняя проповедь кончалась.

Почти все предыдущие проповеди заканчивались одинаково: “И конец этих слов - АЛЬМСИВИ.” Альмсиви были для Вивека концом всему - и словам, и жизни, и свободе. Трибунал заточил его в себе, связал с сердцем бога, с ложью, с безумием Дагот Ура… а бедняга всего-то навсего хотел быть Дочерью Хладной Гавани.

Теперь стало ясно, почему Партурнакс так демонически хохотал, когда говорил о тридцать седьмой проповеди.

Джон сел на кровати, потом встал и начал ходить туда-сюда по комнате, не в силах успокоиться. Последняя проповедь была тайной - в Храме о ней не говорят, эльфы ее не ищут. Но Вивек ее написал, а Молаг Бал получил - самое запоздалое любовное письмо в истории.

Джон опять взял книгу и перелистал к началу, где ему попадалось нечто, говорившее непосредственно об этом.

“Любовь суть не только составляющая любовных связей и чувств, но, однако, и то, из чего впоследствии проистекает недовольство, достойные сожаления ограничения, загадки, в которых содержатся намёки, понятные лишь возлюбленной паре и кажущиеся слишком длинными.”

Загадок с намеками в этой писанине хватает, фыркнул Джон, понимая, что ему придется перечитать все это заново и притом не один раз. Впрочем, общая мысль ему уже была ясна.