Дракон из Перкалаба

Эти листки были странным письмом никому и в никуда, письмом, где доктор Витенька тщательно, изощренно придумывал ей, Владке, несуществующие грехи и, видимо увлекшись, комментировал, на его взгляд, странные ее искренние высказывания, ее вкусы, ее одежду, даже ее белье, критиковал ее фигуру, ее внешность и уж как-то слишком подробно клял и бранил ее почем зря. Владка не верила и холодела, когда читала эти Витенькины записи. Невыносимо было их читать, но и не читать уже было нельзя. Владка вспоминала, как она кидалась ему на шею, когда он приходил с работы, как нетерпеливо ждала, как искала, названивая по всем номерам телефонов, когда он задерживался (а задерживался он частенько, и не было у него привычки предупреждать ее), как замирала от ужаса и решала, что жизнь кончена, если его не было долго и она думала, что с ним что-то случилось. Как не могла уснуть, пока он не вернется, а если его не было три дня, то три дня не могла спать, и как замирало сердце от радости, когда он приходил наконец и слышны были его шаги в подъезде. А он, поужинав, закрывался в комнате и писал, что Владка лицемерна и хитра, и ужасно транжирит его деньги, и носит уж слишком короткие юбки, и шлюха, шлюха, шлюха — страстными, вразлет, буквами, вдохновенно, прикусив кончик языка, подпрыгивая на стуле и азартно почесываясь, строчил хмельной доктор, бездарный угрюмый пьяница Витенька. Владка в это время, уже окончив художественное училище, готовилась поступать в академию и подрабатывала, где только могла — благо руки у нее были золотые, — она шила платья подругам, вязала свитера и рисовала-рисовала на экспорт картинки из обыденной жизни. Как раз в то время из Казахстана в Германию стали выезжать этнические немцы и увозить с собой Владкины незамысловатые, но очень милые картинки. А доктор Витенька в это время выпивал с приятелями, мотался с компаниями на охоту, встречался с простенькими девушками, которые, раскрыв рот, со слезами умиления на глазах готовы были слушать и слушать, мягко говоря, не очень зрелые Витенькины размышления о жизни или его пение под аккомпанемент гитары одних и тех же старых, петых-перепетых бардовских песен про лесное солнышко и лыжи у печки.

* * *

Да, нелегко ей далось это чтение. Наверное, нужно было швырнуть эти записи в его физиономию, но она все-таки поняла, что уязвленность доктора Витеньки была уж слишком велика: обида на то, что не получилось из Владки крепостной домохозяйки в ситцевом линялом халатике, что Владка учится, развивается и растет, что Владке все интересно и все радостно, что ее любят друзья, что о ней как о подающем надежды молодом художнике и педагоге уже пишут газеты и снимают телерепортажи, что она хороша собой и везде ее принимают приветливо, радостно, с удовольствием. «Ах, ты, — мстительно, ядовито марал Витенька бумагу после очередной неудачи на работе, после встречи с Владкиными друзьями, где ему не уделяли достаточного внимания и где разговоры велись малопонятные для него, туманные, к тому же о том, о чем он совершенно представления не имел, поскольку читал мало, в живописи не разбирался, да и привык всегда и везде быть в центре внимания, а не получалось, — ах ты ж… — опускал Павлинскую доктор Витенька мысленно, — Значит так, да? Вот ты так?!»

Владка даже почувствовала какую-то вину перед Витенькой, читая листки, один за другим, и вдруг поняла, что постепенно, чем больше она рисовала, чем лучше были результаты ее работы, тем больше становилась она истовым предметом Витенькиной ненависти, главной причиной всех его неудач и единственным конкретным, непобедимым врагом в его, Витенькиной, казалось бы, до его женитьбы на Владке, счастливой и благополучной жизни.

Да, да — он сам не мог себе признаться в этом, но именно об этом вопило каждое слово, каждая буква — доктор Витенька завидовал. Большой, сильный, уверенный в себе красавец доктор Витенька страшно завидовал своей молодой и талантливой жене.

Бывшей жене, решила Владка, — бывшей. Она положила листочки на место, собрала вещи и немедленно уехала домой, написав Витеньке на последней страничке его рукописи, что с декабристками так не поступали и что декабристки знали, к КОМУ едут, с КЕМ живут, КОМУ посвящают свою жизнь.

Котика Семена забрала к себе Владкина подруга и соседка по площадке Катя.

Доктор Витенька в ответ написал довольно бойкое обвинительное письмо Владкиным родителям, где сначала энергично откостерил свою бывшую — как она смела, как могла, а потом вдруг распустил нюни, в основном цитируя стихи собственного сочинения про «в ответе за тех, кого приручили», про клятву в загсе и про печать в паспорте.

Владка в ответ на родительские упреки, прочитав письмо, позвонила: