Дракон. Книга 1. Наследники Желтого императора

Оставалось только простучать, а то и разобрать всю мебель, затем отодрать плинтусы, вскрыть паркет… К таким подвигам Чижиков был пока не готов. Разорять квартиру ему совершенно не хотелось. Хотя, подумал он, именно так бы поступили неизвестные взломщики, не останови их храбрый кот Шпунтик.

– Отчего ты не оставил ни одной подсказки, дед!…

Уставший и пыльный, Котя вернулся в кабинет и присел к столу. Дракон по-прежнему тускло блестел неподалеку от пепельницы, а на самом краю все так же лежал забытый клочок бумаги со стихотворными строками. Чижиков взял бумажку, перечитал:

«Я слезы кротости пролью,

Я сердце к счастью приневолю,

Я земно кланяюсь ручью,

И бедной хижине, и полю».

Неужели это написал дед Вилен? Надо же: «я слезы кротости пролью»! Уж чем-чем, а кротостью дед не отличался: был решителен, суров, а временами уперт как стадо баранов, и уж коли что решил, никогда от своих слов не отказывался. Чтоиговорить: коммунист старой закалки. Дитя пятилеток. «Я земно кланяюсь ручью». Как же. Нет, красоту дед любил и ценил, но чтобы кланяться ручьям, хижинам и полям… Такого деда Котя никогда не знал.

Нет, не может быть. Не мог он сочинить ничего подобного.

Котя помнил:

«Нас водила молодость

В сабельный поход.

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед».

Или

«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины.

Прижав, как детей, от дождя их к груди».

В конце концов:

«Если град зашумит с дождем,

Если грохнет шрапнелью гром,

Все равно я приду на свиданье,

Будь хотьсто непогод кругом».

Дед читал любимые стихи с душой – такие моменты были редки, но очень памятны, и Котя чувствовал, что цитируемые наизусть строчки очень важны для деда.

Но эти?…

Чижиков включил ноутбук, загрузил браузер и ввел в поисковой системе первую пару строк.

«Найти».

Ого. Николай Гумилев, поэт.

Гораздо больше на слуху у Чижикова был другой Гумилев – Андрей, кажется, Львович, миллиардер из Москвы, да и то в связи с нашумевшей недавно историей со странной пропажей его жены. Не знать об этом хоть что-то было попросту невозможно: новость долгое время не сходила с экрана телевизора, с газетных полос и из новостных лент. Но Андрей Гумилев, сколько знал Чижиков, поэтом не был.

Котя ткнул в ссылку в поисках подробностей – открылась новая страница, со стихотворением под названием «Одиссей у Лаэрта».

Он внимательно прочел стихотворение и нашел записанное дедом четверостишие. Паллада, Зевс… Стоп. Греция?

Чижиков вернулся к поисковику и лихорадочно ввел в строку поиска: Гумилев, «Илиада». Посыпались ссылки. Котя углубился в чтение.

«…Гумилев всегда преклонялся перед гением Гомера. Творения греческого аэда он почитал образцом «действительно великого произведения поэзии»…»

«…Гумилев был именно таким идеальным «читателем- другом» по отношению к Гомеру, что и позволило ему с полной правотой заявить о бессмертии Гомера-поэта…»

«…Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,

На губах трепетало последнее слово,

Что-то ярко светило – фонарь иль луна,

И медлительно двигалась тень часового…»

«…Утром в следственном изоляторе ЧК Гумилев встретился с Николаем Луниным. Бывший муж Анны Ахматовой – с будущим ее мужем. У Гумилева была «Илиада» Гомера, с которой он никогда не расставался…»

Полученный результат ошеломил Чижикова: поэт Николай Гумилев весьма ценил «Илиаду», преклонялся перед Гомером и поэму его старался всегда иметь под рукой. Проще говоря, постоянно таскал с собой, в том числе в Африку и на фронт.

К тому же: «И ли я тэ» – «Илиада» по-китайски. Так сказал Федор Сумкин. И точно так написано на полях дедова экземпляра поэмы. А «Гу ми» – уж не Гумилев ли?

l- Как интересно… – пробормотал с улыбкой Котя, предвкушая очередную загадку. – Мы с Гумилевым и дедом, оказывается, любим одну и ту же книгу. Что бы это значило? И где, интересно, сейчас тот экземпляр «Илиады», что у Гумилева отобрали в ЧК?…

Но на эти вопросы интернет-поисковики ответа дать не могли.

А вот Федя Сумкин ответил хотя бы частично.

l- Нет, старик,-услышал Чижиков в мобильнике его жизнерадостный голос. – Ты уж извини, но – нет. Это не Гумилев.

l- Да почему же? – Коте не хотелось так просто расставаться со столь подходящей гипотезой. – «Гу ми» – типичный Гумилев получается. В транскрипции.

Я, конечно, никак не хочу подрезать крылья вскипевшему в твоем организме процессу познания и даже просветления, – ехидно заявил Сумкин, – однако же позволь заметить, старик, что китайцы пишут иероглифами, а иероглифы имеют свои чтения…

l- А я про что? «Гу ми»!