Я замерла. Оба они были красивы: только первый — пустой, будто модель из рекламы мужского дезодоранта, а второй наполнен грозным достоинством, как рыцарь перед боем. Ему бы очень пошёл меч…
— Не вам, сударь, указывать мне, когда и с кем здорроваться.
Волной кольнули по спине мурашки.
— Да кто ты такой?! — перехватило у Плимана дыхание от возмущения. Его щёки пошли красными пятнами.
Рядом показался Гоглиашвили:
— Сань, проблемы?
— Глянь, какой-то урод… — договорить Плиману не удалось.
Иррандо сделал невообразимо быстрый захват, и не удар вроде, но Плиман уже обнимал белую колонну, медленно сползая по ней.
— Что за нах? — кинулся на Иррандо Гоглиашвили, и секунду спустя сползал по колонне с другой стороны.
Венесуэлец спокойно сказал им:
— Выдержка и воспитание — не ваша сильная сторона, господа. Но у вас ещё есть шанс исправиться, — и слегка поклонился мне: — Прошу прощения, Аня, за этот небольшой демарш.
— Да уж… — пробормотала я, мысленно одёргивая себя: «Не восхищаться, не восхищаться!». Впрочем, впустую.
Он смотрел на меня и улыбался, словно за его спиной не вставали на ноги мои озверевшие однокурсники.
— Пожалуй, вам лучше идти, — сказала я. — И мне надо, на лекции… Идите, чтобы вас не отчислили!
Я бросилась бежать в противоположную сторону — к лестнице, ничего не соображая от смятения. Спрятавшись от всех в закутке, я кривилась от летящего сверху сигаретного запаха, и судорожно размышляла: как я забыла, что могу встретить Ира в университете? Может, попросить Славика сказать, что меня похитили, и я ещё не пришла в себя?! Чтобы подождал? А вдруг он уедет скоро, и я не увижу его больше? От этой мысли стало прямо физически больно. В животе. Я прижалась к холодной стене и принялась дышать: вдох-выдох, вдох-выдох…
— Ань! Исаева! — крикнул Плиман у лестницы.
Я вжалась в холодную панель.
Почему бы им всем не оставить меня в покое? Хорошо, что меня встретят после лекций. Хоть об этом думать не надо… Мне просто нужно разобраться в себе, в собственной памяти, в этом странном горячем кольце. Постепенно сердце начало успокаиваться, боль в животе растворилась в дыхании. Голоса Плимана и Гоглиашвили затихли. Кажется, и другие студенты разбрелись по парам. Малодушно хотелось сбежать из универа. Я вынырнула из своего убежища, о котором мы со Светиком пронюхали, когда перед экзаменом под юбку прятали шпоры. Тишина. Никого. Слава богу! Я сделала пару шагов по начищенному паркету и увидела Иррандо. Вид у него был виноватый.
— Аня, прростите, что заставил вас волноваться. Если хотите, я сразу уйду. Я лишь хотел извиниться.
Пахло воском и стружкой, в желудке уныло скрёбся голод. Кто знает, вдруг меня снова похитят, или он уедет в свою Венесуэлу. А я ничегошеньки об этой стране не знаю… Аграрное право подождёт.
— Не уходите, — сказала я. — Но прошу вас больше не драться. Вас попросту отчислят, и будет обидно.
— Простите, не сдержался. Быть оскорбленным при вас этими низкими людьми оказалось выше моих сил. Они действительно не стоят внимания.
— Вы говорите, как принц, — улыбнулась я. — Наверное, получили хорошее воспитание.
— Да, не могу жаловаться, — он склонил голову. — Я вас задерживаю, Аня?
— На лекцию я всё равно опоздала, пойдёмте в кафе?
— С большим удовольствием.
В студенческой столовой звенела тишина и кастрюли на кухне… Я набрала полный поднос еды. Иррандо повторил за мной, чем вызвал у меня улыбку. Полусонная кассирша рассчитала нас, и мы сели за столик у окна в самом конце зала.
— Отчего вы не на паре, Иррандо? — спросила я, погружая ложку в грибной суп и поднимая глаза на иностранца.
— Я думал о вас.
Суп был вкусным, но в глотку не лез. Я взяла пирожок с повидлом, положила на него розовый листик маринованного имбиря и откусила. Необычно. Вкусно. Поперчила…
Ир смотрел на меня с такой нежностью, что я чуть не подавилась. Улыбнулся.
— Моя мама тоже так ела, когда носила под сердцем младшего брата. Смешение вкусов.
Я отложила пирожок на тарелку. Нет, так нельзя! Выдохнув, решилась:
— Ираклий…
— Иррандо, — поправил он.
— Хорошо. Иррандо, я должна вам сказать что-то очень важное и для вас не совсем приятное. Дело в том, что я…
Он прижал палец к губам и покачал головой.
— Не нужно. Вы бледны, Аня, отдохните, покушайте. Как-нибудь потом.
— Знаете, когда в кино герои говорят «как-нибудь потом», это «потом» обычно бывает слишком поздно…
— Я видел кино, — бархатно сказал Ир. — Красиво, но это сказка. Выдумка. Посмотрите, какое солнце за окном, какие красивые на газоне красные цветы, какое прекрасное место вокруг нас! Чистое, новое. И ваш замечательный обед, — он показал на моё вкусовое извращение. — Сейчас много хорошего. Не надо позволять выдумке портить его. Даже если хорошее нам дано всего на мгновение…
Я вздохнула: портить момент и правда не хотелось. А Ир к тому же мудр! Не в пример мне.
— Возможно, вы правы, Иррандо. Но потом я обязательно вам скажу. Как только пойдёт дождь, и на улице будет противная слякоть. И ветер. И гром с молниями за шиворот. Я всё расскажу. Тогда вы меня не уговорите.