Дракон не дремлет

– Клянусь, – ответил Хивел и сам удивился пронзительности своего голоса.

Птолемей продолжал холодно и бесстрастно:

– Тогда вот тебе урок о природе чародейства и колдунах, истина о всей когда-либо сотворенной магии.

Он стиснул Хивелу шею так, что тому стало больно. Хивел дернулся было, но понял, что не может шевельнуться. Указательный палец Птолемея светился в ночи, красный и горячий, как раскаленная кочерга. Глаза Хивела расширились, и он, как во сне, не мог их закрыть.

Огненный палец пронзил ему глаз, шипя, словно атакующая змея.

Глава 2 Галлия

Димитрию дуке было десять, когда византийский император назначил его отца наместником пограничной провинции. Этот день навсегда врезался в память Дими: яркий солнечный день за окнами семейной виллы, эгейская синева внизу, ветерок, благоухающий морем и оливковыми рощами.

Отец дал ему подержать императорский приказ. Дими запомнил внушительность тяжелого документа, красную восковую печать на пурпурной шелковой ленте. Печать пахла корицей; на ней был портрет императора с большим носом и маленькими глазами (а может, печатка плохо оттиснулась на воске) и год от основания Города: 1135-й.

Была и другая печать, поменьше, золотистого воска. На ней было оттиснуто что-то трехлучевое – отец сказал, это «цветок Галлии», – и надпись: «300-й год Разделения».

Лучше всего Димитрий помнил родителей. Отец, Косьма, стоял в косом свете атриума, в свободной домашней одежде, и походил на Аполлона.

– Я буду стратигом Запада. Это честь. Провинция важная: восточная часть старой Provincia Lugudunensis, которую галлы называют Бургундией. Нашей столицей, – тут он посмотрел Дими в лицо, – будет Алезия.

Если Косьма Дука был Аполлоном, то мать Дими, Ифигения, – богиней Герой.

– Галлия?! Как ты можешь называть это честью, когда прекрасно знаешь, что это такое? Императоры Палеологи по-прежнему боятся Дук; им мало, что они отняли у нашего рода престол. Теперь они избавляются от страхов, избавляясь от нас – отправляют последних Дук умирать в холоде и дикости. Если нас не убьют одетые в штаны варвары, то прикончит чума… Нас отсылают, чтобы мы не вернулись!

– Так повелел мой император, – ответил Косьма.

– Император? Узурпатор! Ты больше император, чем он. Ты, Дука…

Спор продолжался долго – не один час, помнилось Димитрию, хотя, возможно, память растянула время. «Алезия, – думал он, – Юлий Цезарь…»

В конечном счете и отец, и мать оказались правы, каждый по-своему. Дуки отправились в Галлию, и никто, носящий эту фамилию, не вернулся в Грецию.

Димитрий первым перевалил через холм. Он обернулся, убедился, что никто его не видит, приник к лошадиной шее и словами погнал кобылу в легкий галоп.

«Иногда нужно пускать в ход шпоры, сынок, – говорил Косьма Дука, – но помни, ты направляешь голосом и телом, не металлом».

Дими уже порядком проскакал вниз по долине, когда на гребне показались его спутники; он услышал их крики, недовольное ржание коней и, наконец, стук копыт далеко позади. Он рассмеялся и шепнул белой Луне под ним: «Мы накормим их пылью перед ужином, милая».

По обе стороны от него проносились бесконечные ряды зеленых лоз на деревянных колышках. Крестьяне в деревянных башмаках и широкополых шляпах кланялись наместничьему сыну в блестящем доспехе из стальных полос.

Сзади – ближе чем Дими ждал – стучали копыта. Он обернулся. Его нагоняла серая в яблоках. Черные волосы всадника струились на ветру, и его широкую ухмылку можно было различить даже с такого расстояния.

Димитрий рассмеялся и помахал. Ну конечно Шарль. Только Шарль мог почти его нагнать.

– Но ближе мы его не подпустим, Луна, – сказал Дими. – Теперь во весь опор, милая.

Луна устремилась вперед, быстрая, как белое облачко в синем небе.

Впереди грунтовая дорога выводила на мощеную имперскую.

– Довольно, Луна, – сказал Дими. Он берег лошадь и к тому же знал, что не стоит без веской причины нестись галопом по имперской дороге, пугая честной люд.

Луна перешла на шаг в тот миг, как ее копыта коснулись плит. Тут Дими услышал топот слева, чуть позади, и повернулся в седле.

Шарль, привстав в стременах, несся прямо на него. Дими закричал, Луна шагнула вбок; француз развернул лошадь под острым углом. И прыгнул.

Димитрий позволил стащить себя с лошади, и они с Шарлем покатились в придорожной пыли. Пока Шарль силился прижать к земле его плечи, Дими просунул ногу ему под колено, уперся другой ногой и перекатился вместе с навалившимся сверху Шарлем; потом коленом придавил ему грудь и чиркнул большим пальцем по горлу друга.

Шарль, отдышавшись, рассмеялся.

– Ave, Caesar, – сказал он, – morituri salutandum.

– Ты уже мертвый, – ответил Дими, но тоже со смехом.

Он встал и поднял Шарля. Оба отряхнули друг с друга пыль. Лошади смотрели на них.