Драконье царство

— Нет, — ответил я. Мордред тоже не помнил. Это было только как воспоминание о сне. Хотя ведь странно. Ему было целых пять лет. Мог ли он столько забыть и не вспоминать, какой жизнью жил когда-то? Но, судя по всему, помнил он об этом только под гипнозом. Как о сне. И что же делать с ним потом? Дать все вспомнить? Дать все забыть? Что будет менее болезненно? Знать, чего лишился, или знать, что есть тайна за темной дверью, которую не можешь открыть? И может быть когда-нибудь он вспомнит сам, слишком поздно, поймет, что был обманут, и во что это его тогда превратит?

И о чем я беспокоился больше? О Мордреде, или о том, в каком свете окажусь сам? В такие моменты приходят ничуть не благие мысли о том, что легче и милосердней убить кого-то, чем разбираться. Интересно, Галахад и Гавейн догадаются?.. Галахад, пожалуй, мог бы… Я резко тряхнул головой. Не хотел бы я жить в том мире, о каком сейчас думал, даже если на самом деле жил в нем.

Моргейза тихо облегченно выдохнула. Ну конечно, ведь тем меньше у меня было настоящих причин ее ненавидеть. Но это легкое движение одновременно снова меня разозлило. Легко отделались? Да полно, мое ли это дело? А чье еще? Неважно. Прошли годы.

Я придвинул ближе стоявший у стены еще один стул, поставив почти вплотную к искусственной стальной границе на полу, и сел, наконец видя ее лицо ближе, почти на одном уровне.

— Скажи мне одну вещь, Моргейза. Нет, бог с ними, не о медведях… Догадываюсь, вы просто придумали что-то вместе. Не знаю точно, что именно вы хотели со мной сделать, убить сразу или просто держать при себе. Даже провозгласив это во всеуслышанье. Возможно, вы еще спорили, что тут будет лучше. Но нет, скажи мне — почему за все эти годы Кадор так и не стал верховным королем?

Моргейза смотрела на меня пораженно. Открыла было рот, и поглядела чуть в сторону, будто сама озадачилась таким вопросом. Потом вдруг вспыхнула и поджала губы.

— Потому что… мы потеряли тебя.

— То есть, потому что я был все равно, что мертв? Унесен зверем, и с концами? Но это ему не помогло. А если бы попал к вам, то как, стал бы козырем в рукаве? И в какой момент мне свернули бы шею? До того, как решили бы признать меня королем — и уверяли бы всех в том, что это прискорбная случайность? Или уже после? Вот как сейчас?

В лице Моргейзы появился какой-то зеленоватый оттенок.

— Чего ты хочешь? — спросила она спокойно и прямо.

— Ясности, — сказал я. — Так почему он не стал королем, если я вам больше не мешал? От моего присутствия возни было бы больше. Разве нет? Хотя стоп. Понимаю. Сама идея ведь относилась только к моему отцу. А нет никого из нас, и сама идея верховного короля уже не так обязательна. Стало быть, я был нужен вам все-таки живым — до поры до времени.

Моргейза моргнула.

— Я даже не стану спрашивать, какая из идей принадлежала тебе. Это неважно. В любом случае, Кадор был бы моим наследником, как и сейчас.

— Я не знаю… — пробормотала Моргейза.

— Знаешь, — сказал я твердо. — Кадор — отличный король Корнуолла. Но ему нечего делать в верховных королях! Он такой «домашний хозяин»… — А вообще, есть ли кому что там делать, после того как война кажется выигранной?

Не навсегда, ясное дело — не навсегда. И все-таки… Едва вершина позади — и начинается спуск вниз. А до вершины мы домчались быстро, и не заметив, одним духом.

— А потом его шансы еще уменьшились, верно? — добавил я. — Из-за Константина.

— Артур, — проговорила вдруг Моргейза очень мягко, так что я внезапно ощутил каждой клеточкой, что она и впрямь могла бы быть моей сестрой. — Что с тобой?

— О чем ты?.. — спросил я помолчав. Не то, чтобы она сбила меня с толку. Просто я сам отвечал на все свои вопросы, и кажется, уже потерял запал.

— Ты ведешь себя так, будто собираешься умереть.

Теперь я моргнул, промолчав. Она быстро продолжила:

— Как будто ты боишься и не знаешь, на кого оставить королевство.

«Ты слишком много знаешь…» — подумал я. Хотя чего еще я ждал? Она ведь славилась своим умом. А чем я? Подсознательной тягой к самоубийству, приведшей меня сюда, чтобы сказать ей все это? Роли вдруг чертовски четко переменились. Я уже не хотел понять, чего хочет Моргейза. Это она меня спрашивала. И даже, почему-то, сочувствовала. А может быть, правильно? Я хотел, чтобы этому миру было не все равно. Не все равно, что с ним будет. И не все равно, что я могу с ним сделать? Он должен был мне ответить. Сказать, чего хочет, сам. И для этого я выбрал Моргейзу. Кого же еще?

Все верно — на кого оставить этот мир и, собственно говоря, оставлять ли? Зачем? Затем, что в будущем должно случиться что-то, требующее моего присутствия? А какого черта? Я ничего не обещал будущему. Почему оно должно влиять на мои поступки в прошлом? Кому обязан? Другим измерениям? Справятся без меня. Раз не спрашивали моего согласия…

— Ты болен?

— Нет, — ответил я с сомнением, позволяя ей перехватить инициативу. Может быть, так и нужно, кому же еще… А если я передумаю, от этого не будет никакого вреда.