Драконье царство

Недавнее ночное приключение, похоже, ничуть не повлияло на Гарета. По крайней мере, после марша, занявшего целый и, слава богу — погожий, день, он как ни в чем не бывало, снова запросился на охоту за призраками. Но мы с Галахадом отказались наотрез и вообще отнеслись к этой идее на редкость недружелюбно, несмотря на то, что главный затейник драмы минувшей ночи был уже на том свете. А может быть, частично как раз и поэтому. В конце концов, надо же иметь какое-то уважение к покойникам и не слишком веселиться, едва отправив их в лучший мир, — особенно, после целого дня, проведенного на марше. На следующий, не менее бурно проведенный день. Гарет уже не заикался о таких глупостях, он и так вымотался, периодически отсылаемый с поручениями к Кею, возглавлявшему отдельную колонну, отправленную другой, параллельной дорогой, на всякий случай — для большего охвата, для легкости прохождения и нанесения меньшего ущерба минуемым нами территориям. То же повторилось и на третий день — все эти ночи он проспал как сурок и никакие друиды не заставили бы его проснуться, но на четвертый день мы сбавили темп, не получая пока новых тревожных известий и давая людям и животным избавиться от напряжения и накопившейся усталости прежде чем с новыми силами преодолеть последний участок пути. Да и к чему раньше времени спугивать противника, который, судя по всему, все равно не ожидал от нас такой прыти?

И на эту ночь мы все же выехали немного прошвырнуться, недалеко, всего лишь как обычно проинспектировать караулы и провести свой, мало кому нужный, но зато самостоятельный вид разведки прилегающей территории. Он действительно немногого стоил, хотя всегда кажется, что доверять можно только себе. Возвращаясь, мы еще издали увидели Мельваса, уже почти совсем оправившегося от своего ранения и расхаживающего вокруг нашей палатки как журавль, мающийся несварением желудка. Узнать его силуэт в скупом свете костров было нетрудно — по характерной, будто сдержанной резкости движений хищника, то затаивающегося, то совершающего внезапный прыжок, и по плащу, расшитому кусками темных шкур, среди которых то и дело поблескивал металл. Завидев нас, он остановился и помахал в воздухе чем-то невидимым. Я тут же ускорил шаг Тараниса и рысью подъехал к королю Клайдскому. Покрытое темными узорами лицо Мельваса выглядело в темноте бледным и жутковатым, и при этом до невозможности иронично хитрым.

— Стрела из темноты, — возвестил Мельвас, снова подняв предмет. — С посланием!

— Добрые вести или дурные? — поинтересовался я и задумался — какие добрые вести могут прилетать по ночам со стрелами? Романтические свидания, как будто, пока не планировались. Значит, остаются только дурные.

— И добрые и дурные, — тем не менее, ответил Мельвас. — Угадай, какие из них добрые.

— Кольгрим наконец выступил из Эборакума со всей своей родней из-за моря, нарушив договор?

Мельвас расхохотался сухим скрипящим смехом, чуть не перешедшим в кашель. Я извинился, осторожно похлопал его по плечу и пообещал больше не смешить. Мельвас весело помахал рукой, мол — не бери в голову.

— Если эта весть добрая, то дурных тогда и в помине нет! — прохрипел он отсмеявшись и передавая мне мятый кусочек пергамента вместе со стрелой. — А вторая добрая — так это то, что послание — от Леодегранса. Этот осел все еще жив!

— Вот старый хрыч! — искренне возмутился я.

И под предлогом проведать, не бродит ли Леодегранс по-прежнему где-то неподалеку, я снова покинул лагерь, на этот раз в одиночестве. На самом деле, конечно, я его не искал и не послал никого сделать это вместо себя, чем, в сущности, никого не удивил. Что делаю я сам — это ни у кого не вызывало ни нареканий ни сомнений, все были уверены, что в любом случае у меня все получится самым наилучшим образом, даже если ничего не получится — значит, и это будет к лучшему. Что же на самом деле до Леодегранса, то если он способен на такие подвиги, значит, положение его уж точно не настолько бедственное, чтобы требовалось немедленно мчаться его выручать. Больше того, зная странности этих времен, я давно уже догадался, да и все остальные молчаливо и деликатно полагали то же самое, — что король Лодегранса попросту взял на себя какой-то загадочный зарок — довольно обычное тут дело, и сам принимает к тому, чтобы его не нашли, немалые сознательные усилия. Тогда найти его не вовремя значит подложить ему большую свинью, сыграв роль настолько дурной приметы, что дальше и жить не стоит. Ведь нарушения зароков, какими бы глупыми они ни выглядели, согласно всем легендам, приводили к скорой и бесславной смерти. Кельты — народ впечатлительный. И Леодегранс мог и правда скончаться от огорчения, учитывая и его возраст, и стремление следовать традициям. Этакая архаичная впечатлительность могла играть на руку типам вроде меня, а могла и убивать. Потом еще поглядим, не одно ли это и то же.