Драконьи грезы радужного цвета (СИ)

Маришка танцевала с каким-то деревенским увальнем. Наглым и надутым, как индюк. Шельму он сразу не понравился, но девушка, похоже, млела от пошлых шуточек и топорных комплементов и лишь смущенно повизгивала, когда тот её пощипывал, делая вид, что руки случайно с талии соскользнули чуть пониже. Шут даже забеспокоился, ведь больно должно быть, когда так грубо обращаются хоть и с мягким, но все же чувствительным местом. Но Маришка, как ему показалось через круг танцующих и темноту ночи, подкрашенную пламенем костра в алый, была всем довольна и не думала возмущаться.

Поэтому Шельм пожал плечами и отвернулся. Ему-то что, если ей нравится. И без того есть чем заняться, точнее, кем. Девица, что танцевала с ним сейчас, оказалась бойкой. Её лицо показалось смутно знакомым, похоже, она была одной из тех, с которыми он разговаривал у колодца. Она хохотала не переставая, льнула к нему всей необъятной грудью и явно демонстрировала, что не прочь продолжить знакомство на ближайшем сеновале, или просто в стогу сена прямо в поле.

На ум опять некстати пришли слова Драконьего Лекаря. Шельм незаметно для спутницы скрипнул зубами и вывел её из круга танцующих. Сеновал так сеновал. Вот только нити привязал и к Маришке, и к Веровеку, не переменные к душам, просто к телам, чтобы знать, что с ними, не обидел ли кто. На всякий случай, мало ли, куда их буйство пьяной ночи завести может.

Девчонка была горяча. Имя её он не запомнил, да и не стремился к этому. Пахла она молоком и чем-то травянистым, луговым. Мять в объятиях её теплое, мягкое и податливое тело было приятно, ровно до того момента, как одна из нитей дернула болью.

Резко остановившись, он вскинул голову, не обратив внимания на протестующий стон подруги на одну ночь.

— Эй! — вскрикнула она, когда он и вовсе скатился с нее, быстро оправляя одежду. — Ты куда?

— Извини, дорогая, но у меня дела, — бросил шут не глядя, не потрудившись даже оправдание придумать. Нить натянулась и влекла его за собой. И он шел, зная, что нужен там уж точно куда больше, чем здесь.

— Если на мужиков падок, так и сказал бы, а не лез под юбку к порядочной девушке! — в досаде вскричала брошенная им селянка, но Шельм не оборачиваясь, вышел из сарая, в который она его привела, и быстро пошел в сторону, в которую звала нить.

Маришка плакала у плетня, плечи вздрагивали, а по рукам, которыми она закрыла лицо, текли и капали на землю слезы. Шельм подошел к ней и без слов обнял, крепко прижимая к себе и утыкаясь лицом в пепельные волосы, стянутые в тугую косу до пояса. Она всхлипнула громче, отняла руки от лица и обвила ими его шею, прижимаясь сильнее. А потом, словно опомнившись, начала успокаиваться. Шельм гладил её по плечам и шептал что-то глупое и бессмысленно нежное. Ему не раз приходилось утешать плачущих женщин, но, пожалуй, впервые в жизни, по-настоящему, сильно, хотелось избить до полусмерти обидевшего её парня, недостойного ни единой пролитой слезы.

— Он сказал, что я не девка, а пацан в юбке. Сказал, что с такой как я, на сеновале не поваляешься, все бока намнешь. Сказал, что лучше бы в кузне молотом махала, чем на парней нормальных вешалась.

— Почему?

— Потому что я сильная, сильнее его, понимаешь? — Маришка подняла заплаканное лицо с его груди и, шмыгнув носом, принялась вытирать слезы расшитым рукавом рубашки, одетой под сарафан.

Шельм стоял рядом и смотрел на нее, без жалости, но с сочувствием.

— А он об этом как узнал?

— Дружка его, по-пьяни, кинулся на нас, дескать, забодаю, врезал ему, он и отлетел к этому самому плетню. А я разозлилась и… пьяница этот в два раза больше Веровека, а я его со злости над головой подняла и через себя перебросила.

Шельм присвистнул:

— Сильна. И что, потом убегали уже оба?

— Нет. То есть, да… но сначала… — и она снова горестно всхлипнула. — Я не знаю, почему я такая. Не знаю. У нас в роду всегда все такие, понимаешь? Но я же девушка, а они…

— Знаешь, что я тебе скажу, — произнес Шельм, уводя её в сторону дома Михея. — Такие, как твой хахаль, извини, не знаю, как его зовут…

— Сенька…

— Да, без разницы. Так вот, такие как он, сами из себя ничего не представляют, зато горазды самоутверждаться за чужой счет. Например, чем еще он может бахвалиться перед дивчинами, как не своей недюжинной силищей? Причем, силище-то этой грош цена, но он дуется перед всеми, как индюк, и жирком вместо мускулов играет. Недостоин он тебя, Мариш. Уж поверь мне.

— А кто достоин? Он же, не один такой. И другие были!

— Не знаю. Но, неужели, по-твоему, лучше абы с кем, чем одной? Нет, я знаю, у вас девчонок с этим сложнее. Вы так устроены, вечно искать того на кого можно положиться. Кто будет сильнее и все взвалит на себя, а вы будете лишь при нем… Но для такой как ты, сильной и независимой, найти подобного парня очень сложно.

— И что же мне теперь делать? Так и жить до старости одной?