Драконьи грезы радужного цвета (СИ)

— Эх, если бы я знал, — в сердцах бросил шут, а потом, пройдя молча еще несколько шагов, заговорил снова. — Знаешь, я в столице не раз встречал сильных женщин. Не в смысле физической силы, хотя встречались и такие, а вообще. Так вот, у них, если и были спутники жизни, то двух видов.

— Это каких?

— Либо совсем подкаблучники, которых они слепили под себя такими, какими хотели. Они тихо мирно воспитывали общих, а зачастую, уже и не совсем общих детей. А их спутницы вершили свои великие дела, зная, что сзади их тыл надежно прикрыт и защищен.

— А другие?

— А другие как-то умудрялись найти мужчину себе под стать, причем, как правило, они не были официальными мужьями, но все равно, когда я видел их рядом, было понятно, что они вместе. Причем, она, сильная, властная и все такое прочее, но только ему покорялась. Вот такие вот пироги с квашеной капустой.

— А мне?

— А?

— Какой парень, по-твоему, подошел бы мне?

— Я думаю, что все же такой, который сам тебя в бараний рог согнуть сможет. Но понимаю, что найти такого, тем более, среди ваших деревенских, почти не реально.

— Я не в этой деревне живу, я лишь к дяде Михею на лето приезжаю.

— А он тебя драконоборству учит?

— Когда думал, что мальчишка родится, обещал учить, а как вышла девка… эх!

— А ты сама, что же, воительницей быть не желаешь? Такой дар незаурядный пропадает.

— Да, какая из меня воительница, в нашем же роду всегда мальчики рождались, я первой девкой стала…

— И что, тебя этим попрекают?

— Нет, — отрицательно замотала головой девушка. — Просто мне самой от себя тошно.

— Это ты зря. Просто подумай хорошенько, что ты хочешь от этой жизни. Ты ведь все равно уже никогда не будешь такой, как все эти Ксанки, Маньки и прочие, ты другая. И даже если попытаешься притвориться, все равно, рано или поздно все выплывет. Но, конечно, только тебе самой решать, кем быть, — уже у крыльца произнес шут.

— Спасибо, — растроганно прошептала Маришка, неожиданно обняла его, чмокнула в щеку и убежала в дом.

Шельм улыбнулся. Впервые после ссоры со Ставрасом улыбнулся по настоящему, искренне и открыто. Провел пальцами по месту поцелуя. Хмыкнул и сам, топоча, взбежал по крыльцу. Веровек развлекался на каком-то сеновале, о чем сигнализировала оставшаяся нить, и ему явно было так хорошо, как никогда в жизни.

Ставрас парил над холмами, покрытыми вереском, словно волшебным одеялом, и грустил. Он всегда грустил, паря в небе мира, принадлежащего лишь ему. Грустил ровно до того момента, пока внизу не увидел запрокинутую к небу голубоволосую голову и не узнал мальчику, активно махавшего ему рукой. Ну, вот что с ним будешь делать!

— Я, по-моему, четко сказал тебе идти и развлекаться! — желтые глаза дракона светились в тусклом свете, льющимся с серых небес, ярче солнца, спрятанного за скорбными облаками, вечно нависающими над этим миром.

— Я и развлекся, — нарочито легкомысленно откликнулся шут, опускаясь на траву и раскидываясь в ней этакой живой звездой. — Так развлекся, что мало не показалось.

— А Веровек, что же?

— Тоже развлекается, правда, как я могу судить, куда лучше меня.

— И что же тебе не позволило последовать его примеру?

— Да, один душегуб деревенский Маришку обидел, вот и не позволил, — Шельм прекратил легкомысленно таращится в небо, которое для него заслонила драконья морда, перевернулся на бок и, поджав к груди ноги, положил голову на согнутую в локте руку и затих.

— Я надеюсь, ты разобрался с ним?

— Нет. С него и её хватило.

— Хм?

— Не забивай голову, ей уже легче.

— И что же ты не вернулся к другим девушкам после того, как её проводил?

— Настроение ушло.

— А оно вообще было?

— Угу. Как же. С тобой никакого настроения! — фыркнул Шельм и прикрыл глаза.

Ставрас, все так же оставаясь драконом, устроился рядом, положив морду на сложенные перед собой мощные, когтистые лапы. Шельм перекатился к нему под бок и прижался к теплому бронзовому с радужными переливами брюху. Дракон покосился на него, повернув голову, но возмущаться не стал, отвернувшись.

Молчали долго, а потом заговорил Шельм:

— Думаешь, я не знаю? Не знаю, что вереск в таких количествах не растет на обычных холмах, лишь на курганах?

— И знаешь, кто спит вечным сном под ними?

— Драконы.

— Нерожденные дети. Точнее те, кому не дали родиться. Сотни, тысячи нерожденных детей, ни в чем неповинных, кроме того, что чем-то не приглянулись этому миру, позволившему их родителям покинуть их.

И столько тоски было в его голосе, столько боли, что Шельму захотелось плакать. Но он, конечно, сдержался. Просто прижался к драконьему боку еще сильнее.

— Ты считаешь, что Эллинильбисталь не могла быть дракончиком из такой вот мертвой кладки?

— Конечно, не могла, — убежденно отозвался лекарь. — Но, знаешь, что я никак в толк не возьму?

— Что?

— Если драконы не бросают гнездо, оставляя его умирать, они убьют любого, кто рискнет подобраться к гнезду ближе, чем на пару десятков шагов. Поэтому просто не понимаю, как им удалось украсть живое яйцо. Просто не понимаю.

— А если дракон просто отлетел ненадолго и…

— Пусть так, но, как ты думаешь, смог бы вор или воры убежать от дракона?