Драконьи тропы

— Лис, сзади порог, осторожнее.

— Ага, хорошо, что из кладовки в кухню дверь внутрь открывается.

— И не говори-ка. Куда несем?

— К Дариану, у него дверь внутрь открывается и камин недавно топили, там потеплее…

Наконец они уложили Кордис на кровать, стащили с нее пыльные сапоги, укрыли толстым шерстяным пледом. Наира разожгла камин. Лиска сняла с магички тяжелый пояс, расстегнула верхние пуговицы на рубашке. Потрогала лоб, руки. Да, ничего, вроде теплые, и дышит, даже без зеркала видно. Только по-прежнему без сознания.

— Кордис, — позвала она почти шепотом.

И увидела, как дрогнули длинные ресницы. Кордис приоткрыла глаза, вздохнула, медленно-медленно обвела взглядом противоположную стену, мебель, камин, остановилась на Наире, слабо усмехнулась и чуть слышно выговорила:

— Ну и дуры!

«Ну, слава Богу, все в порядке!» — подумала Лиска и спросила:

— Нам уйти?

Кордис слабо шевельнула головой и прошелестела:

— Нет, не надо. Побудьте здесь.

Ее темные глаза были тусклы и смотрели на Лиску с Наирой тяжело и печально и будто откуда-то издалека.

— Кордис, тебе что-нибудь нужно? Принести чего-нибудь?

— Вина.

— Сейчас, — Наира кинулась на кухню и через минуту появилась с бутылкой и кружкой в руках.

— Вот, — она налила полкружки ковражинской «Травницы».

Магичка попыталась сесть и не смогла. Девушки помогли ей приподняться и придержали кружку, которая оказалась слишком тяжела для ослабевших рук. Крепкую настойку она выпила не торопясь, как воду. Подождала с минуту, вздохнула и уже чуть более звучным голосом велела:

— Еще.

После второй полкружки она довольно кивнула и откинулась на подушку в полном изнеможении.

Негромко проскрипела входная дверь, прогрохотали по коридору сапоги и под звучное: «Ага, все на месте» — через порог переступил Канингем и вслед за ним Дариан.

— Так, все живы, слава Богу! Что Кордис? Ага, ага… Чем поили? — Канингем нюхнул кружку, — понятно. Сколько? — спросил он девушек.

— Кружку.

— Нормально, больше пока не надо. Дариан, там твое снадобье еще не кончилось? Давай сюда. Нет, на донышко плесни, хватит. Кордис!

— М-мм?

— Кордис, ты как?

Она открыла глаза.

— А-а, мужики пришли. Нормально.

— На-ко, выпей.

— Фу-у, иди к черту! Опять это Дарианово пойло!

— Кордис, — он сел на постель рядом с ней, — голубушка, тут совсем чуть-чуть. Ну, за наше здоровье, давай, пожалуйста.

— Ну-у, — она сморщилась, как капризная девочка, — это же такая гадость.

— Кордис, кисонька, сделай одолжение, — он приподнял ее и напоил лекарством, ласково сломив слабое сопротивление.

— Канингем, — голос ее звучал уже полнее и громче, но так жалобно и горько, что Лиска никак не могла поверить, что это ее, Кордис, голос, — Канингем, ты не уходи никуда.

— Ну, что ты, что ты, я здесь, мы все здесь, и Дариан, и девочки. Ты такая молодец, в последний момент их выдернула. Все хорошо, умница.

Голос его звучал низко, сочно и так спокойно-ласково, что Лиска вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, и в носу защипало…

— Канингем, у меня сил нет, совсем.

— Ничего, ничего, это быстро пройдет. Поспишь сейчас, и все пройдет. Давай, я тебя сейчас в постель отнесу.

Он осторожно взял ее на руки и понес в ее комнату, через коридор напротив. Через полуоткрытые двери было слышно, как он ее хвалил и уговаривал.

— Канингем, — жаловалась Кордис, — ты меня как женщину совсем не замечаешь.

— Ну что ты такое говоришь. Замечаю, конечно же, замечаю. Ты удивительная женщина. Хочешь, я тебе духи подарю?

— Не надо, я их не люблю. У меня от них изжога начинается. Ты лучше вот что… Канингем, Канингем, — слабый ее голос зазвучал вдруг нежно и даже игриво, — Канингем, поцелуй меня, пожалуйста… Нет же, нет, не так. Что ты меня как покойницу — в лоб… Ну да, в щечку, это лучше, но ведь так сестер целуют и подружек иногда. Нет, Канингем, ты меня по-настоящему поцелуй, Канингем…

— Но ведь мы с тобой друзья, Кордис…

— А ты по-дружески, только покрепче, ну… Вот да, почти так. Еще. Еще.

— Погоди-ка, Кордис. Если уж на то пошло, про нежность и всякое такое, я тебе спою сначала, как у приличных кавалеров водится. Минуточку, я сейчас.

Он зашел к Дариану, снял со стены свою… (скорее всего, это была все-таки лютня, только необычной формы, с крутыми изгибами) и шепотом спросил у друга:

— Долго еще?

— Минуты три-четыре, скоро должно подействовать.

Канингем вышел. Вскоре они услышали мягкий перебор струн и его низкий глубокий голос. Пел он как-то странно, совершенно необычным для Изнорья манером и, что самое удивительное, на незнакомом им языке. И это был не никейский, основам которого учили в каждой изнорской школе, и не астианский, который редко-редко, но все же можно было кое-где услышать, и не чернопольское наречие. Может быть, это был язык Шельда? Впрочем, неважно. Песня была красивая, нежная и немного грустная.

Затих, словно угас, последний куплет, последний аккорд. Канингем осторожно прикрыл за собой дверь в комнату магички и вошел в Дарианову гостиную-спальню-кабинет.

— Спит, все в порядке. Проснется, поест, как следует, передохнет и восстановится.