Драконья Игра

Себастьян поморщился, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Что-то было не так: усилие отозвалось в голове тупой болью, какая бывает, когда пробуешь включить в работу давно не задействованную, затекшую конечность, — но та уже онемела и почти атрофировалась от безделья. Мозг словно отвык функционировать, в хаотичном порядке выдавая путаные обрывки образов, рваные клочья сказанных когда-то фраз.

Разбитые витражи воспоминаний никак не желали складываться в цельную картину, и это Себастьяну совсем не понравилось. Однако кое-какую информацию, хоть и с большим трудом, всё же удалось выудить. Ювелир ужаснулся, едва заглянув в этот омут памяти: рука сама собой потянулась к дорожному скарбу и замерла. Страшное чувство уже виденного пронзило сильфа насквозь.

Дежавю.

О Изначальный! Возможно ли это? Неужто он сошел с ума или и впрямь застрял в бесконечном повторении одного и того же кошмара? Чертовщина!

Наемник вздрогнул, только сейчас заметив в проеме зловещий, смазанный темнотой силуэт человека. Тот молча наблюдал из черного провала двери. Бог весть, сколько времени.

— Всё это много раз случалось прежде, не так ли? — хрипло спросил Серафим, пугаясь звучанию собственного голоса. Именно так, по его глубочайшему убеждению, должны были говорить душевнобольные. — Как давно я здесь?

— Когда я вошел, снаружи начались шестнадцатые лунные сутки, — невозмутимо отозвался гончар, по-прежнему не торопясь заходить внутрь.

Отчего-то Себастьян не удивился. Воистину, здесь и быть не могло по-другому. Здесь ощутимо пахло безумием. Безумие было разлито повсюду, как мятный сироп на пряничной глазури… мятный сироп… кажется, даже стены пропитаны им насквозь.

— Где мои клинки? — запоздало спохватился ювелир. Прикосновение к верной стали — вот что всегда возвращало уверенность. — Верни их.

Тень в дверном проеме промолчала и даже не шевельнулась.

— Сегодня же… — Себастьян быстро поправился, — сейчас же я должен уйти.

— О, за минувшие дни ты пытался сделать это уже не единожды, — натянуто улыбнулся колдун, ступая на порог, — по три, по четыре, по пять раз за сутки… по правде сказать, я сбился со счета После этого порой пытался резать вены, в бреду забывая о дивной регенерации сильфов, и щедро напоил Маяк кровью.

Он чуть помедлил.

— Твоя Моник, должно быть, сущая дьяволица, коли довела тебя до такого.

Ювелир рассеянно бросил взгляд на запястья, перечеркнутые неровными линиями свежих шрамов. Те были похожи на нити нежного кораллового бисера.

— Нет, — твердо заверил мужчина, вздохнув. — Она была ангелом. Демоны скрываются лишь в моей собственной душе.

Он вдруг осекся, обратив внимание на странный, невозможный в Маяке звук. Шелест.

Приглушенный, чуть слышный, хрусткий шелест капель: в Маяке шел дождь.

Тихонько, неслышно накрапывал, моросил даже, незаметно смывая с души застарелую грязную накипь. Ювелир поначалу оторопел, пристальнее вглядываясь в зыбкие движения. Воздух был прозрачен и колок, словно кристаллики льда в осенних лужах. Дождевая вода на глазах густела, стекленела и превращалась… превращалась в сияющий свет.

Маяк был пьян его кровью.

Себастьян даже не хотел знать, видит ли всё это его спутник. А может быть, тот видит нечто совсем иное? Реальность, прежде незыблемая, казалась просто дымом, изменчивым дымом, скользящим над недвижно-спокойной поверхностью воды.

— Я прошел испытание, — тусклым голосом произнес Серафим. — Я обескровлен, но… я отпустил прошлое. Надеюсь, это очистило меня.

Откуда-то из самых глубин существа поднималась тишина. Ничем не нарушаемая кристальная тишина, как если бы никаких посторонних звуков не существовало во вселенной. Как если бы всё наконец умерло. Тишина поднималась всё выше, выше самых высоких трав, скрывавших метания его больной души.

Тишина поднималась, как рассвет.

— Возможно, оно еще не отпустило тебя, — вкрадчиво предположил колдун, всё так же не двигаясь с места. — У прошлого тысячи лиц, а у Маяка — тысячи дверей, тысячи этажей и комнат, не только полузабытого, полусгнившего былого, но и непрожитого, несбывшегося. Выбраться наружу отнюдь не просто, как может показаться. Наши надежды и страхи часто играют с нами, играют… злые шутки. Не так-то легко избавиться от них.

С мягкой улыбкой ювелир покачал головой.

— Прости, гончар, я всего лишь безродный бродяга, — приглушенно отозвался он. — Дикое перекати-поле. Вкусившего горечь судьбы изгнанника не удержать на месте: душа моя принадлежит дороге. И я — ухожу.

— Я вовсе не пытаюсь удерживать тебя, так же, как и Маяк, — с нервным смехом возразил колдун. — Держишь себя тут только ты сам. По своей собственной воле прикованы мы к Маяку, и не тоскуем об ином.

— Понимаю, — спокойно согласился Себастьян. — Маяк дает то, что ищешь, утоляет болезненную жажду…

Он пристально посмотрел на отшельника, пытаясь разглядеть в темноте выражение его странных глаз.

— И что же он дал тебе?

Простой вопрос. Но ответ был озвучен не сразу. Отнюдь не сразу.