Драконья кровь

У Луки засвербело между лопатками. А если… Про болячку он пока только Боумену доложился. Пусть у него голова болит.

Спину Лука поскреб. Тишком.

– Что, страшно?

– Страшно. – Он сел рядом. На полу неудобно. Жестковато. Хотя крепкий и не треснет под его, Луки, весом. – Если помрешь, то и хрен бы с ним. Рано или поздно все. А так, как эта… чтоб живой, но ни ногой, ни рукой. У меня приятель имелся. Ну как приятель. Знакомый. Так-то друзей немного…

Она смотрела. И слушала.

Редко какая женщина умеет слушать. Казалось бы, что тут сложного? Сиди и помалкивай, а вот тоже… Милли еще злилась, что он нормально рассказать был не способен, хотя Лука старался. Честно старался. А не выходило.

– Ему в одной драке спину перешибли. И так, что лучшие целители только и могли, что руками разводить. Мол, не лечится. Он в коляске потом… ноги высохли. Сам злой стал. На всех обижался. И пил. Я бы тоже пил. Если бы так. И злой бы был. Но сейчас думаю, что ему еще повезло. Эта девушка, она и пить-то не могла, да… Не хочу даже думать о таком.

– Джонни тебя смотрел.

Как и Милдред. И прочих, и сиделок в том числе. Будь болячка заразной, сиделки точно попали бы, но нет. Миссис Фильчер тоже была чиста. И значит, это не заразно, беспокоиться не о чем.

Вот только и шея уже чесалась. И ноги. И даже пятки.

– Это нервное. – Милдред дотянулась и погладила Луку, утешая. Даже стыдно стало, что его, этакого бугая, утешать надобно.

– И это нормально. – От Милдред сложно было спрятаться. – У каждого свой страх.

– А у тебя какой?

– Не знаю. Не задумывалась. Наверное, вновь… не суметь помочь. Оказаться на той дороге. И знать, что ты, возможно, выживешь, а… она нет. И я понимаю. Знаю, что всех спасти невозможно.

– Как и я знаю, что вряд ли подхватил эту… погань.

– Именно. Но разум – это одно, а эмоции – совсем другое. И вопрос лишь в том, что победит.

Лука поскреб ребра. У него явно побеждал не разум.

– Так вот, мне кажется, что кровь Эшби каким-то образом защищала от болезни. Позволяла ее сдерживать. Или вот как у Уны. Болезнь была, но не принесла вреда, наоборот, Джонни сказал, что такая регенерация – это не совсем нормально.

Мысль была здравой.

Кровь, конечно, они возьмут, и у всех, все равно нужно для подтверждения родства, но пока она отправится в Нью-Йорк, пока пройдет сквозь нутро той уродливой машины, пока результаты истолкуют, напишут отчеты… Да, с Джонни оно всяко быстрее.

– Мне вот одно интересно, – Милдред уперлась кулаком в подбородок. – Почему все миссис Эшби погибали? И почему другие оставались живы? Почему девчонка понесла от Саммерса, но все равно заболела? И главное, почему он все-таки не женился на мисс Уильямс?

В полночь Лука дал распоряжение.

Николаса Эшби следовало найти. Вопрос лишь в том как…

Когда Уна заснула, Томас решился выйти. Хотелось есть. И пить.

Но есть сильнее. Голод был таким, что мутило, а слабость накатывала волнами, будто это не Уна, а он болел.

Ночь. И часы внизу отбивали время.

– …Это очень старые часы, – мистер Эшби стоит за спиной, и присутствие его заставляет держать спину ровнее в надежде, что она будет достаточно ровной, именно такой, какой и желает видеть спину мисс Уильямс. – Их привезла в качестве приданого Патриция Эшби, в девичестве Арлингтон. Их и розы. И сундук с золотыми монетами. А еще книги, которые достались ей как старшей в роду, пусть и женщине. В те времена женщины не могли владеть имуществом. Они имели право лишь передавать его от родителей мужу.

– И правильно. – Берт смотрит на часы равнодушно.

А ведь красивые. Огромные. В два раза больше Томаса, а может, и во все три. Короб темного дерева украшен завитками. Циферблат – золотое блюдо. А цифры выполнены в виде животных. Есть и лев, и единорог, и даже дракон, под крыльями которого сомкнулись стрелки.

Покачивается маятник. Что-то щелкает внутри.

– Папа говорит, что если мамке дать волю, она все на платья спустит.

– Я знаю вашу мать. – Мистер Эшби покачал головой, и в этом увиделся упрек. – Она весьма достойная женщина.

– Потаскуха. – Берт сплюнул под ноги. И Томас не выдержал, пихнул братца в бок. Что он такого говорит?

– Молодой человек, мне кажется, вы не имеете права говорить о вашей матери в таком тоне.

От его ледяного тона спина Томаса стала еще прямее. И подбородок сам собой задрался. Только смотреть в такой позе оказалось неудобно, пришлось глаза косить.

– Ничего. – Берт смутился. Слегка. – Папка говорит. Папка знает.

– Боюсь, вы несколько преувеличиваете осведомленность вашего отца, а также его роль в обеспечении благополучия вашей семьи. И будьте столь любезны, передайте ему, что, если он желает сохранить это благополучие, ему следует вести себя более осмотрительно и проявлять больше такта и уважения к своей спутнице жизни.

Томас даже заслушался…

Часы стихли, и все пропало. Только голод вернулся с новой силой. Рот наполнялся слюной, которую приходилось сглатывать, но ее становилось все больше и больше. Того и гляди Томас подавится.

Идиотская смерть.