Она прикрыла глаза и стала похожа на одного из истуканов, которые стоят в Национальном музее. И сходство было столь потрясающим, что Томас едва не подавился мясом.
– Я не слышу голоса моей земли. Давным-давно белые люди пришли и унесли с собой многое. Они добрались до сердца пустыни. Они прошлись по Запретным землям и заглянули в дома ушедших богов. Они забрали вещи, которые не следовало трогать. А еще людей. Много-много людей, которых объявили своей собственностью. Они полагали себя умнее и сильнее. Так оно и было.
Черная женщина мерно покачивалась. А голос ее был подобен змеиному шипению.
– Моя прапрапрабабка была из тех, кто может слышать голос земли. Как и прапрапрабабка твоей девчонки. И видеть то, что сокрыто от глаз прочих. Останься она дома, и в свой срок ее бы отвели в пустыню, где она провела бы столько времени, сколько пожелали бы духи. А по возвращении на шею ее возложили бы ожерелье из огненных камней. Вместо этого она получила клеймо и ошейник. И право войти в дом белой женщины поломойкой. Но та женщина была добра. Она позволила взять имя белых. И сочетаться браком с мужчиной, от которого появилась дочь. А уже ее определили в подруги молодой госпоже. Впрочем, разве может быть дружба между госпожой и той, кто носит имя госпожи на ошейнике?
– Не знаю.
– Я помню. Я помню их всех. Это свойство крови. Я бы хотела избавиться от этой памяти, но не умею. Твоей еще повезло. Ее кровь спит. И может, будет спать дальше. Я же просто не стала искать встреч с мужчинами. Мужчины до добра не доводят.
Ее улыбка была страшна.
Треугольные зубы казались слишком уж белыми.
– Я помню, как она боялась, та белая девочка. Она с детства была слабенькой. Болела. Часто. Много. Подолгу. И никто не думал, что она выживет. Ей даже несколько похоронных нарядов сшили. Не пригодились, да…
Странный разговор. И место. И мясо почти закончилось, но теперь Томас ощущал себя сытым.
– Она много молилась. И хотела бы служить вашему Богу, но отец напомнил о долге, и она подчинилась, как подобает хорошей дочери. Она отправилась за море, взяв с собой багаж и ту, которую называла единственной своей подругой.
Темный палец уперся в висок.
– Я могу рассказать о каждой минуте их пути. О море, что злилось. О слабости госпожи. На берег ее пришлось выносить на руках, а любезный жених не удосужился послать кого бы то ни было, чтобы встретить невесту. Он вовсе не желал ее видеть. Я могу рассказать о той гостинице, в которой она провела несколько недель, не зная, что будет дальше. И о мужчине, что явился не один, а с другой женщиной. Кожа ее была красна, как кирпич, из которого построено поместье Патриции Арлингтон. Волосы черны. А глаза полны огня. Она поднялась в номер. Она раздела госпожу. И сказала, что в ее теле есть нужная сила. Это все и решило.
Последние куски Томас доедал медленно, тщательно разжевывая каждый.
– Патриция вышла замуж в старом сарае, над которым только-только установили символ креста. За это время она так исхудала, что подвенечный наряд стал велик. Она и на ногах-то стояла с трудом, и моей прапрапрабабке пришлось держать хозяйку, чтобы та не упала в обморок. А потом… муж не был с ней нежен. Нет, он не бил, не оскорблял, она его просто раздражала. Своей слабостью. Хрупкостью. Чрезмерной кротостью.
Томас облизал пальцы.
Хотел ли он еще? Голод утих. И наступило странное состояние полудремы, в которую вплетался голос черной женщины.
– Он заглядывал к ней в спальню, когда та, другая, говорила, что наступил подходящий день для зачатия. И Патриция терпела его визиты, а после плакала. И моя прапрапрабабка вытирала эти слезы. Утешала. Помогала. Она принесла книги из библиотеки. Она вывела Патрицию в сад. Она научила слышать мир, пусть иначе, чем слышала сама, ибо у каждой земли свой собственный голос. Она отыскала то особое место, из которого пьют драконы.
Черная женщина замолчала и поднялась. Она ступала медленно, и лишь браслеты на босых ногах позвякивали. Алая ткань шла складками, меняя цвет, и казалось, что это не ткань, а чешуя.
Она ушла недалеко и вернулась с чашей.
– Попробуй и ты. – Она протянула эту чашу Томасу, а он принял и удивился тяжести ее.
Череп. Кость почти как настоящая.
И серебро. Драконы на серебре. В этом месте все так или иначе связано с драконами.
– Патриция попробовала той воды. И все изменилось.
Горькая. Такая же горькая, насколько сладким было мясо. И от этой горечи слезы навернулись на глаза.
– Пей, – велела черная женщина, сквозь лицо которой проглядывала алая змея. – Пей до дна, человек драконьей крови.
Это она о ком?
– Говори. – Голос сел, но ему подчинились.
– Именно она, эта девочка, и сумела выдержать взгляд дракона, черного, как уголь, как сердце грешника, как сама тьма. Старого, должно быть, помнившего еще зарю мира. Это была случайная встреча. И оба удивились. И оба встретились взглядом. И впервые человек действительно говорил с драконом.