Драконья ненависть, или Дело врачей

– Этот произошло более пятидесяти лет назад. В селе внезапно начался падеж скота – ежедневно в возвращающемся с выгона стаде не досчитывались трех-четырех коров, пяти-шести овец. Люди перестали выгонять скотину, но это ничего не дало – скотина дохла и в хлевах. Причем она не просто издыхала, мертвые туши раздувало чуть ли не вдвое, а по шкуре рассыпало огромные, с кулак взрослого мужчины гнойники. В течение месяца количество скота в селе уменьшилось вдвое. Местные знахари, до той поры прекрасно справлявшиеся со всякими скотскими болезнями, ничего не могли поделать с этой бедой, а потому в село из столицы был приглашен известный в то время маг, вар Корцак. Трое суток вар Корцак колдовал над сдохшей скотиной, после чего заявил селянам, что на село спущена Напасть. Кем она спущена он не сказал, а избавиться от нее можно было только совершив определенный обряд. Вар Корцак научил жителей Ушиц этому обряду и… вернулся в Мерану.

Шут неожиданно замолк, отведя глаза к темнеющему окну, а я нетерпеливо спросил:

– Как назывался этот обряд и в чем он заключался?!

Еще раз вздохнув, шут продолжил свой рассказ:

– Назывался он Возжжение очищающего огня, а заключался… Ну-у-у… Надо было поймать кого-то из проклятого народца и сжечь его на центральной площади, связав специальными путами, которые называются… путы принуждения. Сделать эти путы довольно сложно, и далеко не каждому по силам, поэтому человек, способный их сотворить пользуется в селе большим авторитетом. Во время обряда на площади должно быть много народу, чем больше тем лучше, и все собравшиеся должны петь Гимн Избавления. По словам вар Корцака Напасть обязательно явится к месту сожжения нечисти, а Гимн Избавления швырнет ее в огонь…

– Знаешь, мой дорогой шут, – перебил я Фрика язвительно-насмешливым тоном, – я уже наблюдал такой обряд и, помнится, рассказывал тебе о нем. Вот только устроитель этого обряда уверял меня, что его описание он почерпнул из… моей книги!

Фрик опустил глаза и неуверенно пробормотал:

– Разве я кого-то обвинил в плагиате?..

И тут же, вскинул на меня взгляд:

– Да и не в этом дело… Сейчас во многих городках и селах Высокого данства проводят такой обряд… э-э-э… в особо торжественных случаях, и только в Ушицах он проходит ежегодно. А кроме того… здесь он имеет весьма своеобразные отличия…

– Ну-ну!.. – насмешливо подбодрил я его.

Взгляд Фрика сделался укоризненным.

– … И эти отличия… ужасающи!.. – Он сделал крошечную паузу, словно акцентируя последнее слово. – Дело в том, что в Ушицах и их окрестностях давным-давно невозможно поймать никого из нечисти, но селяне эту проблему решили просто – они сжигают любого незнакомца, которого им удается задержать в селе в этот день. Если таких «незнакомцев» оказывается несколько, они сжигают их по очереди, пока кто-нибудь из собравшихся на площади жителей не увидит бросающуюся в очищающий огонь Напасть. Правда, практически всегда Напасть видят при сожжении первой же жертвы… Просто они готовы ее увидеть! Но остальным тоже достается – их, как я тебе говорил, калечат…

Фрик опустил голову, вздохнул, словно выполнил тяжелую работу, и снова поднял глаза:

– Теперь, господин сияющий дан, ты понял, почему я не хочу, чтобы ты выходил сегодня вечером из дома?

Однако я, вместо ответа задал свой вопрос:

– А что же высший дан?.. Как он реагирует на то, что у него под носом справляются такие… праздники?!

– А что высший дан? – Пожав плечами, повторил мой вопрос Фрик, – какое ему дело до пропавшего или покалеченного кхмета или даже захудалого дана… Мало ли их пропадает по всему данству?!

– Ну, значит, тогда мне ничего не угрожает, – усмехнулся я, – вряд ли в этом селе поднимут руку на сияющего дана Высшего данства. Ведь пропажу такого лица высший дан вряд ли оставит без расследования.

– А селяне представят высшему дану кровавые доспехи и скажут что сняли их с самозванца! – Прошепелявил Фрик со своей обворожительной улыбочкой.

У меня уже был готов достойный ответ на его ухмылку, но тут я вдруг увидел в его маленьких, лишенных ресниц глазах притаившийся страх, так не вязавшийся с его усмешкой… Страх за меня! Я невольно шагнул к нему, положил на его плечо облитую металлом ладонь и мягко произнес:

– Не волнуйся, поэт, все будет хорошо!..

Шут быстро опустил глаза, пряча от меня свое беспокойство и поднялся с постели.

– Я пойду к себе… – каким-то вялым голосом проговорил он, – а господин сияющий дан сам позаботится о себе.

Не поднимая опущенной головы и пришаркивая ногами, он вышел из моей комнаты.

Я подошел к окну и выглянул наружу. Переулок, в котором стоял приютивший нас дом, был совершенно пуст, но над крышами домов, стоявших с противоположной стороны, разгоняя опускающийся сумрак, вставало яркое колеблющееся зарево.

Мне конечно же совсем не хотелось выбираться из дома через окно, но, чуть подумав, я раскрыл его… Так, на всякий случай. Затем, еще раз оглядев пустую комнату, я направился к выходу.