Драконья погибель

Дженни приостановилась в дверях отведенной им комнаты. После продуваемого всеми ветрами гребня крепостной стены воздух в помещении показался ей спертым и затхлым, как Рыночный Зал прошлой ночью. Застоявшийся дух пыльной бумаги и кожаных переплетов смешивался с кислым запахом тюфяков, в которых давно уже не меняли солому. После напоенного травой и водой западного ветра дышать такой смесью было тяжко. Книги громоздились, вздымаясь к потолку, вдоль двух стен; третья была завалена свитками, и это заставляло вспомнить рабочий кабинет Джона в Холде. Некоторые тома были уже изъяты со своих мест и носили следы недавнего чтения. Сам Джон стоял в промежутке между двумя высокими стрельчатыми окнами; в тени выделялись лишь белый рукав рубашки да мерцающие кругляшки очков.

– Зря ты поднялся с постели,– сказала она.

– Не могу же я провести на спине весь остаток жизни!– Выглядел он изможденным, но фраза прозвучала довольно бодро.– Думается мне, что все мы скоро сляжем, и к этому времени я бы хотел уже быть на ногах.

Он помолчал, разглядывая силуэт Дженни в тускло освещенном проеме. Потом продолжил:

– Странно это слышать от женщины, которая не спит вот уже третьи сутки. Что происходит, Джен?

«А ему тоже нельзя лгать,– подумала Дженни.– Как и дракону». Поэтому она не спросила, что он имеет в виду. Провела рукой по волосам и подошла поближе.

– Ты избегаешь говорить со мной об этом,– сказал Джон,– и дело даже не в том, что у нас нет времени на разговоры. Ты вроде не сердита на меня, но я ведь чувствую твое молчание. Это как– нибудь связано с твоей новой властью, да?

Он обнял ее за плечи одной рукой, и Дженни прижалась к его твердой груди под тонкой миткалевой рубашкой. «Можно было предвидеть,– подумала Дженни,– что Джон догадается о многом».

Поэтому она лишь кивнула, не желая спугнуть речью то, что владело ею весь день: воспоминание полета и ночного разговора с Моркелебом. До вечера она бродила по высокой крепостной стене, словно пытаясь уйти от выбора.

Моркелеб предлагал ей царство драконов – переплетение воздушных троп, всю власть земли и неба, бесчисленные годы жизни… Ключ к магии – сама магия, а ответ всегда заключен в самом вопросе…

– Джен,– мягко сказал Джон.– Я никогда не хотел, чтобы ты разрывалась на части. Я понимаю, что этого не получалось, но я старался как мог.

– Ты не виноват.

Выбор… Она поставила его перед собой давно, но так до сих пор и не решила, как ей жить: дать ли событиям развиваться естественным путем или же попробовать изменить их самой. И, как всегда, что-то в душе ее съеживалось испуганно при мысли об этом выборе.

– И магия твоя изменилась,– прибавил Джон.– Я это чувствую, да и просто вижу, что она делает с тобой.

– Она зовет меня,– ответила Дженни.– Если я прикоснулась к ней, я уже не выпущу ее, даже если бы могла. Это все, чего я желала, все, что я имею.

Нечто подобное она сказала ему много лет назад, когда оба они были молоды. Тогда он закричал: «Но все, что имею я, – это ты!» На этот раз он лишь слабо пожал ей руку, но Дженни чувствовала, что выкрикни он эти слова сейчас – они бы и сейчас оказались правдой.

– Выбирать тебе, милая,– сказал он.– Сама знаешь, так было всегда. Все, что ты отдавала мне, ты отдавала по своей воле. Я не держу тебя.– Прижимаясь щекой к его груди, Дженни не могла видеть его быструю улыбку, но она почувствовала ее.– Как будто я могу тебя удержать…

Они подошли к соломенным матрасам под грудами одеял – единственной мебели, какую могла себе позволить осажденная Цитадель. За окнами мерцали влажные черные черепицы толпящихся крыш; канавы алмазно пересверкивали в лунном свете. В осадных лагерях звонили колокола, призывая на вечернюю молитву Сармендесу – владыке мудрых дневных мыслей.

Под теплыми покрывалами, чувствуя рядом такое знакомое тело Джона, Дженни наконец почувствовала, что искушения отступают – хотя бы до рассвета. Невозможно было думать о каком-то выборе, лежа в этих теплых руках. И все-таки, когда сон пришел, видения ее были сомнительны и неясны.

Глава 16

Дженни проснулась поздним утром, почувствовав, что Джона рядом нет.

Подобно дракону она и во сне знала о многом, происходящем наяву. Долгое время Джон не спал и, опершись на локоть, всматривался в ее лицо. Потом поднялся и стал одеваться: сам надел рубашку, кожаные штаны, обулся. Каждое движение давалось ему с трудом, одежда цеплялась за бинты на подживающих ранах и ссадинах, причиняя боль. Он взял в качестве костыля алебарду, тихо поцеловал Дженни – и вышел.

Слишком усталая, чтобы немедленно проснуться, она еще лежала некоторое время в неразберихе одеял на соломенных матрасах, размышляя во сне, куда бы это он мог направиться и почему ей вдруг стало страшно.

Опасность, казалось, висела в воздухе, нарастая и клубясь вместе с грозовыми тучами, поднимающими темные головы среди зеленых равнин к северу от Злого Хребта. Странная мертвенная бледность была во врывающихся в узкие окна отсветах молний, и чувство приближающегося зла наполняло смутные сны Дженни…

В тревоге она открыла глаза. Что ей сейчас снилось?