– Я бы ушла, если бы знала, куда идти. Но одному не выжить. В этом все дело. Моя собственная мать умерла, как мне казалось, глубокой старухой. Теперь я понимаю, что ей было вряд ли больше тридцати лет. Мою старшую сестру продали в жены старику. Только она родила белого ребенка, и муж разбил ей голову камнем. Он же не знал, что Бобби готов был выкупить и ее, и младенца.
Я облизала вилку.
– Его отдали отцу, а тот сунул мне. Младенец не прожил бы долго, поскольку молока у меня не было, а тратить козье на ублюдка? Но тут появился Бобби с выкупом. Он должен был приехать раньше, только задержался, говорил, что дела. Я думаю, он не слишком поверил Мияре.
Была ли я удивлена? Нет.
И… да? Не знаю. Я просто жевала, уже не рагу, а хлеб, в кои-то веки мягкий, лишенный налета плесени.
– Но, увидев ребенка, понял, что Вихо – его сын. И его пришлось забрать.
– Почему?
– Айоха не бросают свою кровь. Если бы Бобби оставил сына, он бы потерял уважение. А с ним и право торговли.
Честный ответ.
– Я сама вызвалась пойти с ним. Сказала, что за ребенком придется смотреть и… я не знала, куда ухожу. Знала лишь, что Бобби живет в каком-то другом мире. Он был чистым. От него хорошо пахло. Он водил машину и иногда привозил сладости. А мне было шестнадцать. И никто не счел меня в достаточной мере красивой, чтобы предложить свой дом.
– Он согласился.
– У него не было выбора, – мать присела.
Аккуратно. На край табурета. Прямая спина. Идеальная осанка.
– За ребенком нужно ухаживать, а Бобби был не из тех мужчин, которые на это способны. Что до выкупа, то ему все равно пришлось заплатить за Мияру. Меня же отец отдал почти даром. Я ведь была мелкой. И слабой.
Мелкой?
Хотя… она ниже меня ростом, пусть и все равно высока для белых женщин. А для айоха?
– Так я оказалась в городе, в месте, которое одновременно удивляло и ужасало. Бобби выделил нам комнату. Ту, рядом с чуланом.
Я кивнула. Помню.
Это даже не комната, а второй чулан, в котором по недомыслию прорубили окно.
– Собственная комната, представляешь? И вода, за которой не надо ходить. Кран открой – и она льется. И горячая тоже. Он велел мне вымыться. И заставлял мыться каждую неделю. Айоха покрывают кожу жиром. Так теплее. Старый не снимают. Как понимаю, пахло от нас… специфически.
Она позволила себе улыбнуться.
– В первые несколько месяцев я боялась выйти из комнаты. Казалось, что я непременно сделаю что-то не так, Бобби разозлится и вернет меня. Он ведь не стал мне мужем в полном смысле этого слова, что подтвердил бы любой осмотр. И значит, имел бы право. А если бы я вернулась, отец бы меня поколотил. Или еще хуже? Кому нужен лишний рот. Я старалась. Я смотрела. Училась. Я пыталась угадать, что ему нравится… я понимаю, что была совсем дикой.
Матушка сделала глубокий вдох. Пальцы одной ее руки сомкнулись на другой.
– Я убирала. Я готовила. Мне было страшно на той кухне, которая казалась огромной. И вещи… такие непонятные. Пугающие. Особенно плита. Но я набралась смелости и попросила показать мне, как она работает. И Бобби показал. А еще отвел меня в магазин. Он купил мне платье. Настоящее. Помню, оно было голубым и из очень тонкой ткани. Никогда у меня не было вещи, настолько красивой… к нему было еще белье. И обувь. И… и он сказал, что я должна следить за домом. Я и следила.
– А Вихо… выходит…
– Пару раз Бобби брал его с собой. Когда Вихо подрос. Показывал, что не забыл свою кровь.
– Ты его…
– Я хотела остаться в городе белых людей. Там, где в домах есть вода. И свет. И плиты, за огнем в которых нет нужды следить ночь напролет. Там, где мясо хранится в специальных ящиках и не тухнет. Где женщины едят за одним столом с мужчинами, а не после…
Наверное, мне нужно было что-то сказать.
Встать. Подойти. Обнять. Утешить. И сказать, что у нее получилось. Что не просто получилось остаться, она сама стала белой, белее многих иных. Но я сидела и жевала.
– Бобби нужен был сын? Я знала, что мужчины ценят сыновей. И старалась быть рядом с Вихо. Я стала матерью для него. Такой матерью, от которой ему сложно было бы отказаться. Сперва я во многом действовала, полагаясь лишь на свое чутье.
И оно не подвело.
У меня нет и тени сомнений… да не только у меня. Папенька, надо полагать, не сильно ударялся в воспоминания, а потому вряд ли кто в городе знал, что матушка Вихо и не матушка вовсе.
– Потом, когда Бобби счел меня в достаточной мере привлекательной, стало легче. Теперь он смог бы вернуть меня лишь в случае, если бы я нарушила закон. Не ваш. У айоха есть свои законы. Но я была хорошей женой. Мой дом был чист. Мужчина сыт и ухожен. Сын… тоже. Когда я понесла, я обрадовалась. Дети, даже те, которым мужчины не слишком рады, связывают. Если бы родился мальчик… я бы сделала так, что Бобби обратил бы на него внимание.
Не сомневаюсь. Но на свет появилась я. Вот незадача.
– Ты же… роды длились долго. Мудрейшая оказалась права. Боги отказали мне в праве быть матерью. И дома… дома ни ты, ни я не выжили бы.
Надо же, столько лет прошло, а она полагает домом земли айоха?