Драконий Катарсис. Изъятый

Что-то гибкое обвило мою правую лодыжку и дернуло, роняя на пол, застеленный толстым ковром. Едкая боль обожгла кожу. Я зашипел, извернулся и полоснул когтями по живой плети. Щупальце отпустило ногу, а в сумраке наступающего утра в одном из углов кабинета вздыбилось кошмарное существо из дурного сна. Выглядело оно так, словно у большого воздушного шарика снизу выросли два десятка тонких щупалец, а сверху те же два десятка зубастых голов на длинных тонких шеях. На каждой голове было по одному тускло-серому глазу. И все эти буркала злобно таращились на бедного меня. Силуэт Трис метнулся вдоль стены, на миг закрыв окно, блеснула шпага — и две головы отлетели куда-то во мрак комнаты. Шейные обрубки тут же запенились, распространяя смрад гниющих водорослей, а из срезов потянулись новые головы. Щупальца твари бешеным клубком прянули к герцогине, стегая воздух. Тристания сдавленно зашипела, отскакивая прочь. Живые кнуты явно достигли своей цели. Я же, оставаясь на удивление спокойным, быстро приблизился к существу и попытался воткнуть когти в тельце… Щупальца оказались быстрее. Словно десятки раскаленных прутов обрушились на мою незащищенную кожу. Дыхание перехватило, в глазах повисла белесая муть, ноги подломились, отказываясь держать. Несколько голов тут же нависли надо мной, издавая пастями тонкий визг, от которого заломило виски. Зубастые отростки скопом вгрызлись в плоть, отчего я заорал благим матом. Невыносимая боль хлестнула по нервам. Где-то за агонией голос Трис пропел два слова:

— Арантэ венкерро!

В сумраке вспыхнули красные нити, паутина которых заполнила все пространство кабинета. Тварь заверещала, бросив грызть мое тело, а затем что-то взорвалось, окатив теплой тьмой.

Очнулся я на том же ковре. Рядом хлопотал дворцовый лекарь, а в мою руку мертвой хваткой вцепилась Лайсси. За окном серело позднее утро, плачущее притихшим дождем. Больше в кабинете никого не было. Я пошевелил рукой, морщась от боли, и прошептал:

— Где герцогиня?

Нагайна дернулась, обрадованно подалась ко мне и сказала:

— Она сейчас занята. Не говори… Тебе нельзя. Шаркус оставил в твоем теле много яда.

— Шаркус? — попытался я задать вопрос.

Лекарь тем временем принялся что-то выковыривать из моего живота, отчего боль пронзила аж до печенки. Лайсси объяснила:

— Морская тварь из глубин. Нападая, шаркус не просто стегает ядом щупалец. Он еще и тонкие иголки вбивает в тело. В которых парализующий яд. Так что теперь тебе придется полежать несколько часов.

— Что-то кончилась моя неуязвимость, — пробормотал я.

Теплая ладошка нагайны тут же залепила мне рот.

— Молчи. Любое движение разгоняет яды по крови.

Лекарь озабоченно заглянул мне в глаза, покачал головой и сказал:

— Придется вам поспать, господин.

Его рука мелькнула перед глазами, пальцы ткнулись куда-то в шею, и я опять провалился в темноту.

Второй раз пришел в себя уже далеко после обеда. Затейливая резная клепсидра мерно отсчитывала время капельками воды рядом с постелью, в которой я открыл глаза. Под боком беззастенчиво дрыхла моя зеленая змейка, а в кресле напротив окна сидела хмурая Тристания. На ее коленях нагло угнездился Марат, закинув ноги на подлокотник. Левая рука сына покоилась на шее герцогини. Оба уставились на меня, и Марат соскочил с насеста со словами:

— Это именно то, что ты подумал, пап.

Внутри что-то противно вякнуло. Я все никак не мог привыкнуть к тому, что Марат уже не сорванец, а взрослый парень. Даже как-то обидно, что его взросление прошло мимо меня, да еще так быстро. Тристания встала с кресла, потянулась и сказала:

— Мы с Лионелем кое-что выяснили. Этот шаркус был подослан. Кто-то вызвал его из глубин и переправил во дворец. Так что поздравляю с первым политическим покушением, Сахарок.

— Кто? — Собственный голос показался мне чужим и раскаленным. В горле будто тысячи ежиков встопорщили иголки.

— Молчи, Террор, — Трис устало улыбнулась. — У них были все шансы расправиться с тобой. Единственный недочет — мое присутствие. Все-таки кое-что в магии я соображаю. Откуда им было знать, что когда-то на нас с Лионелем также натравили шаркуса. Единственный способ расправиться с этой тварью — напитать ее примитивное сознание убеждением, что высший замысел выполнен, род продолжен, можно умирать. Что я и сделала. Тварь распалась, стоило внушить ей, что кладка отложена и защищена. На наше счастье, шаркусы живут только до первой кладки.

— Сколько? — спросил я, желая узнать, как долго мне еще приходить в себя.