Драконий Катарсис. Изъятый

Вновь свет, пылая, выжег сумрак в зале. На дерева погост ступили ноги бога. И крылья черные растерянно сомкнулись, но голоса богов не стали тишиной. Их четверо, все разные, все говорили — я не слышал. Я жатву собирал за тех, кто за спиной мне преданностью истекал. Пылала кожа, лопаясь от злости. Все змеи в зале бросились от смерти, а в их глазах мне отражался кто-то, кто злые крылья превратил в клинки, а руки белые его вдруг стали красным воплем, влетающим в кричащих ртов провалы.

Красные звезды летели по темному небу, оседая на потолке и стенах тронного зала. А песня все продолжалась, и я увидел, что врагов тут больше нет. И хрустальная тишина запечатала мое сквернословье чистотой. Я осмотрелся, отметив, что почему-то смотрю с непривычной высоты. Харрами уже практически затих, незнакомая форестесса еще что-то пыталась сказать сгустками странно зеленоватой крови, глядя на меня большими глазами. Клэв. была похожа на бледно-салатного цвета античную статую. Она тоже смотрела на меня с очень странным выражением на лице.

Я повернул голову к Горотуру, на что рогатый совершенно серьезно вдруг преклонил колено и опустил морду к полу. Громкий стон Кевианзии нарушил повисшую тишину. Золотая морра, богиня Лесного Моря, тут же спохватилась, оторвала свой взгляд от меня и кинулась к праншасе, что-то невнятно причитая. Трое ее братьев стояли возле трона и рассматривали меня очень уж пристально, каждый со своим выражением в глазах. Дракотавр Увиарт не скрывал подозрительного торжества в глубине глаз. Олькаран, еще недавно имевший форму серо-жемчужного тумана, а теперь обретя вид прекрасной юной эльфийки, облаченной лишь в плотную вуаль длинных перламутровых волос, таращилась на меня с надменной прохладой обиженного неприятеля. Аскалай, будучи по-прежнему скопищем светящихся золотом насекомых, кое-как слепило из себя тщедушное тельце с черными провалами вместо глаз. И эти провалы наблюдали за мной с интересом ихтиолога, нашедшего рыбу в бочке из-под пива.

Здесь же, недалеко от трона, стояли Пармалес и Халайра. Именно царь моркотов и нарушил гнетущий покой:

— А вот не буду я тебя усыновлять, парень!

Взгляды трех богов скрестились на моем двойнике. Пармалес ответил им тяжелым, почти свинцовым взглядом, от которого у меня ноги приросли к полу:

— И нечего на меня так смотреть. Отцы Леса нашлись… Где вы были, когда драконы выжигали мой народ?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — прожужжало Аскалай.

— Потому еще и разговариваю с вами, а не шею мылю, — криво усмехнулся черный моркот. Его глаза на миг закрылись, а потом Пармалес вновь обратился ко мне: — Ты позволишь мне подойти к тебе? Мы достаточно долго были в одном теле и мыслили одним сознанием, чтобы я мог показать тебе кое-что, Террор. Так ты позволишь?

Я настороженно кивнул, вдруг поняв, что царь намного ниже меня ростом. Стоп, что происходит? Пармалес тем временем быстро добрался до меня, глянул снизу вверх и сказал:

— Нагнись, оглобля.

Стоило выполнить его требование, как холодные ладони Пармалеса коснулись моих висков. Сознание словно вышибли из тела. Я осознал себя висящим под потолком. Отсюда видно было все, что творится в тронном зале. Кейанэ металась от Квази к харрами, от кота к зеленокожим. Но почему-то не было той незнакомой лесной девушки… Мой взгляд вернулся к умирающей красавице за спиной Клэв. Этого просто не могло быть. Вот эта стройная красотка и есть моя форестесса? А где же ее листья?

Потом я увидел себя и какое-то страшное окровавленное существо. Это в кого же успел превратиться Пармалес, пока я тут витаю? Упс, догадка парализовала меня на несколько секунд. Поправочка! Это не я, это и есть царь моркотов, а вот его руки держат за голову меня. Убиться и не встать! Почти двухметровый человек с поджарым высушенным телом и утонченным лицом… Только весь в кровище — от черных волос на голове до пяток. Шерсть на некогда пушистом хвосте тоже слиплась от крови. Это все при первом рассмотрении. А вот при втором я чуть не развеялся на атомы. На голове моего тела сквозь тяжелые мокрые волосы пробивались три рога. Один почти изо лба — острый, как единорожий, разве что основательно покороче. И два рога по бокам головы — давящие массивной тяжестью, растущие откуда-то из затылка и сходящиеся ко лбу. Под стать рогам за спиной моей тушки красовались офигенно костлявые кожистые крылья, словно вырубленные умелой рукой мастера. Судя по тому, насколько крылья казались большими и массивными в сложенном состоянии, раскрытыми они должны будут достигать метров пяти в размахе. Если не больше. На ногах и руках этой образины чернели длинные когти, словно сотканные из клубящейся тьмы. Довершали благостную картинку полуметровые шипы, растущие из плеч по обеим сторонам от головы. На одном из них красовался клок чьих-то намотанных на кость кишок. И это не добавило оптимизма. Здорово, что астрального меня не может стошнить.

Вновь очутившись в теле, я оторопело вскинул руки к лицу и уставился на когти. Пармалес торжественно сказал, сверкнув антрацитовыми глазами:

— Не сыном мне тебя называть, а братом.